Дзержинский
Шрифт:
Было Кривошлыкову на момент гибели 24 года.
Глава двадцать третья. МОСКОВСКИЙ ПОЕЗД
В декабре 1917-го в советское правительство вошли представители партии левых эсеров. Один из них, Исаак Штейнберг, возглавил Наркомат юстиции, получив возможность контролировать работу ВЧК. Между ним и Дзержинским сразу стали возникать конфликты, которые не раз разбирались на заседаниях Совнаркома. Штейнберг следит, чтобы комиссия не присваивала себе карательных функций. В этом смысле он стоит на букве тогдашнего закона.
Правда, кое-что и в деятельности либерального наркома вызывает смущение. Доктор Иван Ману-хин, в ту пору представитель Политического Красного Креста, вытащивший из советской тюрьмы два десятка человек, в эмиграции написал воспоминания. Процедура освобождения, с его слов, выглядела так. Выпуская очередного заключенного на поруки,
В январе в руководящие органы ВЧК ввели нескольких левых эсеров. Один из них, Петр Александрович, стал заместителем Дзержинского. До поры до времени это не создавало комиссии проблем.
9 марта комендант Смольного Мальков получает секретное распоряжение от управделами Совнаркома Бонч-Бруевича:
«Завтра к 10 утра вы должны прибыть по адресу: станция “Цветочная площадка” за Московскими воротами. Пройдя ворота, надо свернуть налево по Заставской улице и, дойдя до забора, охраняющего полотно железной дороги, свернуть направо по дороге. И тут вблизи будет железнодорожная платформа. Здесь стоит поезд, в котором поедет Совет Народных Комиссаров. С этим поездом поедет 100 человек латышей, которые должны будут нести охрану поезда во время движения. Озаботьтесь, чтобы всем латышам было отпущено надлежащее довольствие».
В ночь на 11 марта поезд под охраной «100 человек латышей», ощетинившийся пулеметами и винтовками, отправился в Москву. Питерские революционные матросы и солдаты могли и задержать вождей. Этот переезд в условиях сохраняющейся военной опасности напоминал бегство. Сразу родил-с я слух, что город готовят к сдаче немцам. Уезжая, вожди обещали вернуться... ну, вот совсем скоро.
И эту секретную операцию, отметим, поручают не Дзержинскому. Еще раньше, 1 января, неизвестные обстреляли машину Ленина, легко ранив швейцарского социалиста Платтена. Покушение расследовала «75-я комната». ВЧК по-прежнему — всего лишь одна из чрезвычайных комиссий...
В новой столице ВЧК разместилась сначала в особняке на Поварской улице, а 30 марта переехала в здание бывшего страхового общества «Якорь» по адресу: Большая Лубянка, 11. Вождей временно поселили в гостинице «Националь». Феликс Эдмундович здесь появлялся редко, поскольку ночевал в своем кабинете или на квартире у сестры. Только весной следующего года, когда из-за границы приедут Софья Сигизмундовна и Ясик, Дзержинские займут квартиру в Кремле.
В Москве питерские большевики почувствовали, будто вернулись в дни Февраля. Местный Совет мирится с двоевластием. В нем сильны позиции анархистов. Они выпускают две газеты — «Анархия» и «Голос труда», имеют легальные вооруженные отряды, большие запасы пулеметов, бомб и даже легких орудий, которые получают с советских военных складов. Идейные последователи князя Кропоткина считаются истинными революционерами, их представители входят во ВЦИК. Но к «идейным», объясняют большевики, примазывается разный уголовный сброд. Отряды анархистов-уго-ловников от лица власти проводят самочинные аресты, обыски, на их счет относят убийства и ограбления, которые каждый день совершаются в столице. К тому времени они заняли в Москве 26 особняков. Годом раньше большевики так же бесцеремонно обосновались в особняке Кшесинской в Петрограде. Балерина выигрывала суды, но это ей не помогало. Но только Ленин — не Керенский...
В ночь на 12 апреля чекисты вместе с латышскими стрелками приступили к ликвидации баз «черной гвардии». Ожесточенный бой разгорелся за здание бывшего купеческого клуба (ныне театр Ленком на Малой Дмитровке). В ходе операции погибло 12 чекистов. 66 анархистов были арестованы, некоторые впоследствии осуждены за грабежи. Дзержинский сообщил, что преступность в городе сразу снизилась на 80 процентов.
13 апреля в московских газетах появилось обращение председателя ВЧК к жителям столицы: «Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией при Совете Народных Комиссаров приглашает всех граждан, пострадавших от вооруженных ограблений, явиться в уголовно-розыскную милицию (3-й Знаменский переулок) для опознания грабителей, задержанных при разоружении анархистских групп, в течение 3 дней от 12 ч. до 2 ч., считая первым днем 13 апреля».
Один артельщик,
А перед идейными анархистами, чье влияние оставалось значительным, власти по-своему извинились. В интервью «Известиям» 16 апреля Дзержинский говорил:
«Идейных анархистов среди лиц, задержанных нами в ночь на 12 апреля, очень мало, среди сотен — единицы. Мы их освобождаем, и если, быть может, некоторые из них будут привлечены к ответственности, то только за прикрытие преступлений, совершенных уголовными элементами. Мы ни в коем случае не имели в виду вести борьбу с идейными анархистами».
Через некоторое время последователи князя Кропоткина нанесли Феликсу Эдмундовичу коварный удар. Они распространили сведения, что он во время своего пребывания в тюрьмах и на каторге якобы не был таким уж «железным», сотрудничал с тюремщиками. Сильнее Дзержинского уязвить было трудно. Все, кто его знал, понимали, что такого быть не могло. Председатель ВЧК 6 июня обратился в ЦК партии и ВЦИК с требованием привлечь к ответственности клеветников:
«В номере 62 газеты “Анархия” от 18 мая появилась статья под заглавием “Будем готовы”, в которой автор ее, некий “Андрей”, между прочим пишет обо мне: “Он каторжник, отбывал каторгу в Александровском централе. Но... можно быть на каторге и пользоваться большими, недопустимыми для искреннего революционера привилегиями; это было и с Дзержинским. Он находился на особом счету у администрации. Фактически он содержался на положении “скрывающегося” и обретался больше всего в одиночке. (“Скрывающиеся” на тюремном языке — это доносчики и провокаторы, нетерпимы в общих камерах.) Он при проверке заключенных ходил сбоку начальства и записывал просьбы и заявления арестантов и позволял иногда подавать свои реплики отрицательного свойства в то время, когда начальство удовлетворяло их. И за эту “законность” имел свидание с родственниками вне очереди, выписывал кофе, какао и другие деликатесы. Арестанты ненавидели его, и если бы его встретили, то ему бы несдобровать. Чечевичная похлебка не довела бы его до добра. Вот с тех-то пор он имеет зуб на анархистов, и его “анархоедство” имеет вполне определенную окраску и подкладку”. Конечно, все это вымысел от начала до конца. Клеветники желают таким путем очернить учреждение, председателем которого я являюсь. Поэтому я прошу вас, товарищи, возбудить следствие и привлечь их к ответственности».
Продолжение истории неизвестно. Думается, комментировать тут нечего.
Первое решение о расстреле особая комиссия ВЧК вынесла 24 февраля 1918 года. К высшей мере были приговорены дерзкий налетчик, называвший себя «князем Эболи», а также его жена и сообщница Бритти. «Князь» совершал нападения на квартиры, учреждения, похитил картину и драгоценности из Зимнего дворца.
В особую комиссию входили три человека, в том числе обязательно один левый эсер. Решения принимались только единогласно. До конца июня по решениям ВЧК были расстреляны около 50 человек. Кто они? Например, некто Раковский и двое его сообщников промышляли грабежами, финансовыми махинациями, распространяли фальшивые деньги; при задержании ранили чекиста. Смотрим дальше. Налетчики... Убийцы... Один из бандитов, анархист, во время нападения скальпировал свою жертву, выпытывая, где спрятаны деньги. А два брата Череп-Спиридовичи и их подельник Бейлин-сон попались на крупной афере. По условиям Брестского договора республика выкупала у Германии представляемые ею ценные российские бумаги. Мошенники пытались задним числом продать немцам акции рудников.
Все — уголовные и наказаны как будто за дело. Но эти расстрелы незаконны! В России ведь отменена смертная казнь... Вновь ввел эту меру декрет Совнаркома «Социалистическое Отечество в опасности!», принятый 21 февраля после возобновления немецкого наступления на Петроград. Заглянем и в этот исторический документ:
«Чтобы спасти изнуренную, истерзанную страну от новых военных испытаний, мы пошли на величайшую жертву и объявили немцам о нашем согласии подписать их условия мира. Наши парламентеры 20 (7) февраля вечером выехали из Режи-цы в Двинск, и до сих пор нет ответа. Немецкое правительство, очевидно, медлит с ответом. Оно явно не хочет мира. Выполняя поручение капиталистов всех стран, германский милитаризм хочет задушить русских и украинских рабочих и крестьян, вернуть земли помещикам, фабрики и заводы — банкирам, власть — монархии. Германские генералы хотят установить свой “порядок” в Петрограде и в Киеве. Социалистическая республика Советов находится в величайшей опасности». Смертную казнь восстанавливал 8-й пункт декрета-воззвания, гласивший: «Неприятельские агенты, спекулянты, громилы, хулиганы, контрреволюционные агитаторы, германские шпионы расстреливаются на месте преступления».