Джебе - лучший полководец в армии Чигизхана
Шрифт:
Чиркудай и Субудей поддержали полководца-чжурчженя. Они своими глазами видели громадное количество людей живущих в девяти провинциях из двадцати двух, которые им довелось объехать с купцами. Империя считала свою территорию сердцем мира. И, наверное, поэтому, даже бедняки вели себя очень высокомерно со степняками.
Пятидесятимиллионный Китай совершенно не был похож на Монголию. Каждая провинция превосходила всю Монголию по численности населения в четыре раза. Большинство жителей не знало своего мандарина, управляющего провинцией, а известия о
А на перемещение нескольких десятков тысяч монголов у границ Китая никто не обратит внимания. Если местные градоначальники всё же сообщат об этом в столицу, то известие будет идти несколько недель. Дело в том, что целесообразность передачи депеши дальше по инстанции будут рассматривать бесконечные вышестоящие. Не дай-то Бог оторвать императора от государственных дел своей бумагой! Можно навлечь на себя беду, если в столичной канцелярии посчитают сообщение дурным и мелким.
Бай Ли предполагал, что об этом карательном рейде китайцев, не оповестили стражу тех ворот, где корпус не проходил. Поэтому, разгромив вторгнувшееся в степь китайское войско, можно будет под прикрытием караванов, незаметно внедриться в Китай.
Чингизхан решил на практике использовать военную хитрость, которую изучал в Ляояне. Сотники, обрядившись в купцов, должны были со своими воинами уничтожить стражников и открыть ворота. А вслед за ними в Китай войдут все пятнадцать туменов.
Бай Ли рвался в Китай. Он жаждал отомстить своим сородичам чжурчженям за смерть его господина, наследника императорского престола. А заодно посчитаться за подлое убийство своего отца, которого казнили завистники, по наветам блюдолизов.
Через неделю стремительного продвижения на юг, передовые разведчики сообщили: в двух днях пути навстречу им идут двадцать пять тысяч пехотинцев и пять тысяч китайских всадников. За корпусом тащился огромный обоз с десятью или двадцатью тысячами повозок, которые волокли неторопливые волы.
– Много добра они хотят у нас взять, – усмехнулся Темуджин на одном из походных совещаний.
– Хотеть – ещё не означает уметь, – перекосил улыбкой искалеченное лицо Субудей и серьезно добавил: – Нам могут пригодиться эти повозки.
– Я думаю оставить их около Великой стены, – сказал Темуджин. – Не тащить же их за собой в империю, – и, строго посмотрев на пожирающего его глазами Мухали, усмехнулся и приказал:
– Ну, ладно! Ты, Мухали, возьмешь свой и ещё два тумена, и разобьёшь этот корпус. А мы посмотрим, на что способны они и чему научился ты. Может быть, увидим что-то новенькое.
Мухали вскочил на ноги и предано поклонился хану.
– Нужно положить всех чжурчженей здесь, в степи, – добавил Темуджин. – Остальные тумены должны быть наготове. Если станут побеждать китайцы – навалимся все. И чтобы ни один чжурчжень не вернулся в империю. Если тремя туменами не справимся с тридцатью тысячами, в Китай не пойдем – будем защищаться в Монголии.
Бай Ли внимательно
– Осторожность – лучшее качества командира и правителя, после мудрости.
Двенадцать командующих туменами, во главе с Темуджином, рано утром въехали на один из многочисленных холмов, которые окружали плоскую, покрытую зеленой травой долину в две версты шириной и длиной в пять верст. Командующие не поднялись на вершину сопки, притаились на обратной от долины покатой стороне. Щурясь от яркого утреннего солнца, они осматривали будущее поле боя, лежащее перед ними, как на ладони.
Чингизхан разрешил посмотреть на бой ста двадцати командирам тысяч, чтобы набирались опыта. Спешившиеся тысячники не стали выглядывать из-за верхушки сопки, как туменные, а соскочили с коней, и полезли в колючий кустарник, поближе к долине. В двух верстах позади, в широком распадке, стояли наготове сто тысяч воинов. Почти вся армия Великого хана. Двадцать тысяч с заместителями тысячников, Темуджин всё же послал в обход китайского корпуса на юг. Решил на всякий случай перекрыть путь к отступлению: вдруг китайцы сразу все поймут и кинутся домой, к Великой стене.
Десять тысяч нукеров Мухали и два тумена доверенных ему Чингизханом, ушли направо, от того холма, где собрались начальники, в овражки между сопок. Чжурчженьский корпус должен был выйти с противоположной стороны от того места, где затаился Мухали.
Темуджин не объяснял молодому командующему, что делать. Велел проявить смекалку и самому составить план сражения. На последнем совещании, Мухали сообщил, что решил встретить корпус противника в этой долине. Он ударит врага лоб. Темуджин кивнул головой, но ничего не сказал.
Чиркудаю редко доводилось видеть сражение со стороны. Сидя на своем уже третьем черно-мастном коне, он посматривал на взвинченных товарищей, на Темуджина, который крутил и крутил пальцами кончик своей бороды.
– А что ты делаешь со своей бородой? – вполголоса поинтересовался Тохучар, наклонившись к Чиркудаю со своего коня. – Она же у тебя тоже растет, как у Темуджина?
Чиркудай покосился на друга и промолчал.
– Моим ножом бреет, – прошипел с другой стороны Субудей. – Я видел.
Тохучар сделал разочарованное лицо и расстроенно сообщил:
– А вот у меня борода совсем не растет.
– У меня тоже, но я не плачу, – съязвил Субудей.
– Вот заноза, – буркнул Тохучар и хотел что-то добавить, но вдруг кто-то тихо произнес:
– Идут...
Все замерли, напряженно вслушиваясь в посвисты ветерка среди ветвей кустарника.
Чиркудай затаил дыхание: где-то вдали, на краю окоёма, он различил мерный шум, который тут же определил, как топот множества ног. Командующие стали вытягивать шеи, а самые нетерпеливые попытались подняться повыше на вершину. Но страшное шипение Темуджина сразу же осадило их. Тохучар, махнув рукой на субординацию, соскочил с коня, и пополз в кусты к тысячникам. За ним сползли с коней Субудей и Чиркудай, передав повода гонцам, усердно вытягивающих шеи. Их примеру последовали почти все, кроме Темуджина и Бай Ли, которые будто вросли в седла, как изваяния.