Джек Бестелесный (Галактическое Содружество - 1)
Шрифт:
– Помоги мне унести мешки из-под водорослей, - окликнула его Адриена.
– Ладно, - ответил Марк. Два других повара уже ушли с вилами и пустыми корзинами. Над песчаной горкой курился пар, и молодая чайка поклевывала обрывки водорослей. Адриена мешком смахивала песок и птичий помет со столов.
– Нам осталось только отнести эти мешки к насосу и выстирать их, а тогда мы свободны, пока тут все не испечется.
– Согласен!
– сказал Марк, собрал свою долю осклизлых джутовых мешков, и они зашагали по низким пологим дюнам к огромному серо-белому дому. На длинной
На заднем дворе, уже погрузившемся в тень, потому что солнце клонилось к западу, слышался смех, и они увидели за деревьями убегающих Дугги и Каролину. Каролина несла одеяла. Марк нахмурился.
– Ну, во всяком случае, мы знаем, чем они займутся в свободные часы.
Он ухватил выкрашенную красной краской железную ручку насоса и начал качать.
– Они влюблены, - ответила Адриена, выворачивая мешок наизнанку и подставляя его под струю.
– Уже все лето. Неужели ты не замечал? А мы все знаем.
– Дураки несчастные.
– А по-моему, это прекрасно. Им обоим по шестнадцать, и, значит, у них есть полное право любить друг друга...
Марк презрительно фыркнул.
– Использовать друг друга, хочешь ты сказать. Любовь! Биология, и ничего больше. Один набор слишком активных подростковых гонад взывает к другому, порождая дерьмовые эмоциональные сложности и горести на пути к продолжению рода.
– Человеческая любовь, - объявила Адриена, выжимая мешок, - благородна и священна. Так утверждают все философы.
– Священна? Не больше чем пописать! Если хочешь знать, Адди, так, на мой взгляд, секс - это сплошное занудство и зряшная трата времени. Только вспомни, сколько знаменитых людей - и притом умных!
– на протяжении истории вели себя как последние идиоты из-за секса: Мария Стюарт, Генрих Восьмой, Оскар Уайльд, Джон Кеннеди, доктор Луиза Рандаццо! Не говоря уж о миллионах миллионов мужчин и женщин, которые губили себя или ничего в жизни не добивались, потому что гонялись за представителями другого пола, или растили одного чертова ребеночка за другим, или работали как лошади, чтобы прокормить всех детей, народившихся из-за того, что мужу нужно было лапать свою жену... Человечеству было бы куда лучше, если бы нас всех стряпали в ретортах, как зародышей, которых выращивают для заселения колонизируемых планет.
Адриена выпрямилась и смерила его яростным взглядом. На ней был дурацкий поварской колпак, темные волосы слиплись от пота, лицо обгорело на солнце, и нос слегка облупился.
– Вот, значит, чему вас учат в Дартмуте?
– Нет, - ехидно ответил Марк.
– Я сам это вычислил, наблюдая и рассуждая. А чему учат вас, математиков, в Технологическом? Как стать благородными и священными секс-бомбами?
– Ты шутишь!
– Адриена встала в позу и запела:
Три-та-тута, три-та-тута!
Девочки из Института.
Мы не ломаемся
И не вляпаемся!
Мальчикам даем от ворот поворот!
Марк взвыл от смеха, изо всех сил нажал на ручку, подставил ладонь под
– Боже мой!
– протянула она.
– Какие мы с тобой замечательные образчики высшей метапсихической формы жизни!
– Она бросила мешок и шагнула к Марку.
– Я некрасивая, а ты красавец. Нам по четырнадцать, и мы никогда не целовались... Марко, давай попробуем.
– Черт! Нет.
Она смеялась, но в глазах у нее пряталось что-то еще.
– Взгляни на это, - сказала она небрежно, - как на эмпирическое упражнение. Или ты боишься проверить экспериментально свою антисексуальную гипотезу?
Он перестал улыбаться. Его эмоции были забаррикадированы, а серые глаза стали гранитными. Внезапно он сжал ее голову мокрыми ладонями и нагнулся к ее запрокинутому лицу. Их губы встретились: ее похолодели от страха и собственной смелости, его были теплыми, слегка полуоткрытыми. Глаза они не закрыли, и она почувствовала, что тает, когда его язык мягко проскользнул между ее губами, а затем сильно нажал. Словно она попробовала душистый мед, а потом пряный мускус, а затем дразнящую кислоту яблока, такую пьянящую, что у нее закружилась голова и исчезли все тщательно сплетенные психоэкраны, за которыми она старательно пряталась, когда оказывалась рядом с ним. Глаза у нее закрылись, а по телу разлилась сладкая чудесная боль, но она по-прежнему видела Марка и знала, что он видит ее, и внешне, и внутренне - всю. И понимает ее.
Потом они неловко отступили друг от друга, все еще в своих дурацких фартуках, босые, с руками и ногами, облепленными песком, слизью водорослей и обломками кукурузных стеблей. Он улыбался своей сводящей с ума чуть кривой улыбкой, а его сознание оставалось непроницаемым, как всегда.
– Адди, дуреха. Ты никак не можешь любить меня. Это только секс.
– Я не хотела, чтобы ты узнал, - прошептала она, горько раскаиваясь, что спровоцировала его на этот поцелуй. Потом спросила нерешительно: - Ты совсем-совсем ничего не почувствовал?
Он промолчал.
Она взмахнула руками в беспомощном, почти комичном раздражении.
– Я ничего не могу поделать с этим, Марко, так есть. Чертовы подростковые гонады! Но не беспокойся, я не собираюсь донимать тебя тоскливыми вздохами. Все останется по-прежнему. Платоническая дружба между кузеном и кузиной. Идет?
– Идет, - ответил он и наконец-то улыбнулся.
– Искупаемся?
– предложила она деловито.
– Мы оба перемазались, и хотя бы одному из нас надо охладиться.
Марк почти незаметно указал на пылающее небо. Адриена подняла глаза и увидела приближающийся с запада серебристый ролет.
– Это мой отец, - сказал Марк.
– Мне надо его увидеть. Вымоюсь здесь под насосом.
– Ладно. Но не забудь: я жду тебя в кухне ровно в девятнадцать часов помочь мне с салатом и персиками. Бог знает, явятся ли эти идиоты, Дугги и Каролина.
И она убежала на пляж, вновь надежно замкнув свою безответную любовь к Марку. Бросив фартук на стол, она кинулась по горячему песку навстречу волнам, поднырнула под буруны и поплыла на глубину.