Джек на Луне
Шрифт:
– Смартфон к вашей системе подключить можно?
Адамс закивала, роняя черные слезы. Я полез на помост. Выбрал в телефоне первый попавшийся фаворит, и динамики дрогнули:
Она говорит: «Победитель не сдается,
Тем, кто сдается, победить не удается».
Она говорит: «Я создана, чтобы встретить
Все, что угодно, лицом к лицу».
На этот раз он готов ответить
За то, кто он есть, и гореть в аду.
Смотрю, народ на травке встрепенулся, даже малышня на батутах попадала книзу и уши навострила. Ну, повернул я бейсболку козырьком назад – ту самую, счастливую, пацанами подписанную. Вышел на середину, кедом пол ковырнул. Оргалит? Это идеально! Это воздух для моей стрелы.
Когда
Трудно ударить цель, трудно забыть боль,
Когда летишь по небу сломанной стрелой,
Ты падаешь на землю, это не твой бой.
Трудно попасть на небеса, когда ты проклят.
Кончился первый трек, и я вскочил на ноги – хотел посмотреть реакцию. В общем, особо не выкладывался, так, показал пару легких трюков. Но блин, как даки торчали! Честно, мне даже пенсионеры хлопали вставными челюстями, а уж про студентов и говорить нечего – те чепчики в воздух кидали, а девчонки визжали и прыгали, тряся сиськами. Короче, всем хотелосьеще, и я дал им еще. Под конец я уже не думал ни про Стэна там бухого, ни про зареванную Адамс, и про Севу гребаного забыл. Я просто делал то, что мне нравилось, делал так хорошо, как только мог. И люди понимали это. Даже те, кто терпеть не мог рэп или настоящий фанк никогда не слушал. Даже те, кто круче факинг лайн-данса в жизни ничего не видели. И они выражали это свое понимание – голосами, ладонями, свистом, кто как мог. В общем, давно я так не оттягивался, и гости кемпинга вместе со мной.
В итоге, когда Стэн влез на сцену по лесенке – воняющий пивом, с красными, как у кролика, глазками - а за ним ударник, не сразу нашедший свою установку, публика была уже разогрета до точки кипения. Как они там сыграли – не помню. Помню, что, умирая от жажды, сосал пиво на травке, а Адамс в лицах и картинах пересказывала брату, как я их «спас». Помню, что потом сосал губы Адамс, и, кажется, мы танцевали под медляк. Еще помню, что после концерта ко мне подошел Стэн и тряс мне руку, а я обнаглел и поросил у него штакет.
И наконец последнее воспоминание вечера – я с Адамс на лавочке за густыми кустами, косяк гуляет из ее рта в мой, потом косяк сменяет язык. Она говорит, что я классно целуюсь, а я просто делаю, как научил меня Сева. На вкус ее рот – как мой. Пивная отрыжка, дым, слюни. Она кладет мою руку себе на грудь. Ее ладонь ползет по моей ширинке. Я отталкиваю руку. Адамс тупит и кладет ее снова. Я снова отталкиваю.
– Я что, не нравлюсь тебе? – Наташа обиженно хлопает ресницами, заглядывает в глаза. Помада у нее размазалась, так что губы кажутся бесформенными. Будто ее долго трахали в рот.
– Не в этом дело, - говорю, и голос доносится откуда-то сверху и сбоку.
Она смотрит на меня долгим взглядом. Моя рука лежит на ее груди, как мертвая медуза.
– Джек, ты что, гей? – спрашивает она наконец.
Я понимаю, что надо ответить. Что молчание просто смертельно. Но не могу издать ни звука. Это как кошмар, где теряешь способность кричать. А потом все. Больше я ничего не помню.
Принцесса и Халк
Проснулся я оттого, что очень хотелось ссать. Еще тянуло блевать, и некоторое время я лежал с закрытыми глазами и решал, чего мне хочется больше. Потом открыл веки. Темнота, слабый голубоватый свет льется между полосок жалюзи, разрисовывая зеброй обшитую вагонкой стену. Тяжелое дыхание с ритмичными всхрапами тревожит тишину. Это не мое дыхание. Рядом со мной лежит кто-то еще. С трудом сажусь. Перед глазами все плывет. Ощупываю себя. Я целый, но голый. То есть на мне только трусы. Ощупываю кровать. Натыкаюсь на чужое тело.
Взгляд постепенно фокусируется, и я вижу длинные темные волосы, торчащий из-под них кончик носа и футболку, уходящую под одеяло. Адамс! Идут минуты. Я пытаюсь думать,
Я потянул в сторону одеяло. К моему ужасу сначала почудилось, что девчонка лежит голой жопой кверху. Но потом выяснилось, на ней стринги: просто перемычка между жирными булками врезалась. Как мы оказались в одной постели? Темнота. И то, что оба в трусах, в общем ничего не доказывает. Если я по бессознанке смог к Адамс в койку залезть, значит, на большие дела способен. Кстати, у меня ведь гандонов не было! Мля, а где этот факинг Матиас шлялся? Брат еще называется! Или Наташин папашка? Куда этот старый хрен смотрел?! И вообще, где это мы так мирно валяемся?
Я свесил ноги с кровати, пошарил рукой на полу. Так. Носок. Один. Судя по запаху, не мой. А это что? Блин, лифак. Не, не могу больше терпеть! Я встал и, стукаясь о предметы в незнакомом помещении, пошел разыскивать сортир. Мне повезло. Найденная дверь вела прямо в сад. Я сполз по ступенькам и направился к ближайшему кусту, темной массой выделявшемуся на фоне газона. Только пристроился ссать, чувствую, все. Желудок уже в горле стоит. Короче, начало из меня хлестать с обоих концов. И тут сработал запоздало датчик движения. Та-дам! Прямо надо мной зажегся фонарь, заливая ярким светом картину маслом: Джек под драпом и с бодуна. Короче, оказалось, я обоссал и облевал клумбу перед крыльцом. А спали мы на веранде дома семейства Адамс, на гостевой кровати.
Понял я это, когда вернулся за своими тряпками. Наташа дрыхла, как бревно, так что я мог рыться в куче на полу, не боясь ее разбудить. Носков своих так и не нашел. Футболки тоже. По ходу, именно в ней храпела Адамс. Зато бейсболка с подписями аккуратно лежала на столе рядом с бутылкой минералки. Я тут же высосал все до дна и вытащил из кармана телефон. Ёпт! Два часа ночи! Это когда я дома должен был быть не позднее десяти!
В общем, взял ноги в руки. Хотя это сильно сказано. Один только велик искал полчаса – забыл, где его запарковал. А когда нашел, залип. На кемпинге горело всего несколько фонарей – у главного здания. Так что стоило мне отъехать немного – звездное небо раскинулось над головой. Крупные яркие светила висели необычайно низко, казалось, протяни руку – и созвездия лягут в ладонь. Короче, ехал я, план рулил, сознание сливалось с космосом. Даже ветерок ночной по голой коже казался приятным и освежающим.
И вот откуда-то из хвоста Малой Медведицы, или с оглобель Карлова Фургона, как его даки называют, стала на меня нисходить благодать. Снисходила она странным манером, например, мне вдруг захотелось петь. И вот я уже кручу педали и ору на весь ночной лес:
Мейстер Якоб, мейстер Якоб,
Что ты спишь? Что ты спишь?
Знаешь, сколько время,
Знаешь, сколько время,
Бим – бам – бом,
Бим – бам – бом!
Эта детская песенка прочистила мне память, так что в ней всплыли вдруг обрывки разговора, который случился у меня с девочкой Адамс где-то между пивом и поцелуями.
– А ты всех знаешь, кто на кемпинге живет? – это я спрашиваю.
– Что ты! – в ушах отдается эхом ее икающий смех. – У нас столько гостей в летний сезон! Я знаю только постоянных клиентов и тех, кто живет у нас подолгу.
– А если бы у вас два года назад паренек один останавливался, лет двенадцати-тринадцати, ты бы его запомнила? Ну, если бы он там на месяц приехал или на все каникулы?
– Думаю, да. Особенно, если он симпатичный был, - хихикает Адамс.
– Да вроде ничего. Светленький такой, стройный, волосы вот так подстрижены, - я показываю на себе, - длинные до ушей. Якоб зовут.