Джек Ричер, или Я уйду завтра

Чайлд Ли

Сэнсом не выказал удивления и ничего не стал отрицать.

– На самом деле мы отослали жетоны вместе с моим рапортом и всем остальным, – просто сказал он.

Я ничего не стал говорить.

– Его звали Григорий Хос. Мы были почти ровесниками. Он показался мне компетентным, в отличие от своего напарника-наблюдателя, который не услышал нашего приближения, – продолжал Сэнсом.

Я молчал. Возникла долгая пауза. Наконец Сэнсом осознал, что происходит, и его плечи опустились под бременем открывшихся фактов.

– Правда о человеке

иногда всплывает самым неожиданным образом, – вздохнул он. – Медалями награждают, а не наказывают. Они не должны ломать человеку карьеру. Не должны преследовать всю жизнь, словно проклятый шар на цепи.

Я молчал.

– Что вы собираетесь делать? – спросил он.

– Ничего, – ответил я.

– В самом деле?

– Меня не волнует то, что случилось в 1983 году. И они мне солгали. Сначала про Берлин, да и сейчас продолжают врать. Они утверждают, что Хос был мужем одной и отцом другой. Однако я им не верю. Предполагаемая дочь – настоящая красавица. А предполагаемая мать уродлива, как смертный грех. Я побывал у них в гостинице вместе с женщиной-копом из нью-йоркского департамента. Она сказала, что дочь через тридцать лет будет выглядеть как мать. Она ошиблась. Молодая женщина никогда не будет такой, как старая. Даже через миллион лет.

– Так кто же они?

– Я готов поверить, что мать – та, за кого себя выдает. Скорее всего, она действительно была замполитом и потеряла в Афганистане мужа и брата.

– Брата?

– Наблюдатель.

– Вы считаете, что молодая женщина лишь играет роль дочери?

Я кивнул.

– Она представилась вдовой миллиардера, которой пришлось покинуть Россию и перебраться в Лондон. Она говорит, что ее муж был предпринимателем и его убили конкуренты.

– Но вы ей не верите?

– Она прекрасно одета и хорошо играет свою роль. Может быть, она действительно потеряла мужа.

– И кто же она на самом деле?

– Полагаю, журналистка.

– Почему?

– Она много знает. У нее пытливый ум. Умеет анализировать, читает «Геральд трибьюн» и наделена даром превосходного рассказчика. Однако она слишком много говорит. Ее завораживают слова, и она склонна приукрашивать детали. Ничего не может с собой поделать.

– Например?

– Ее рассказ получился слишком пафосным. Она выдумала, что замполиты воевали в окопах вместе с рядовыми и что родители зачали ее в траншее под армейской шинелью. Все это чепуха. Замполиты всегда оставались в тылу и старались держаться подальше от военных действий, болтались в штабах, писали инструкции. Изредка они появлялись на переднем крае, но только в те моменты, когда им не грозила опасность.

– А откуда вам это известно?

– Вы и сами знаете. Мы предполагали, что будем сражаться с ними на суше, в Европе, и рассчитывали одержать победу. Ожидалось, что миллионы вражеских солдат окажутся у нас в плену и ими будет заниматься военная полиция под руководством 110-го подразделения. Возможно, это было заблуждением, но Пентагон относился к подготовке очень

серьезно. Мы знали о Советской армии больше, чем об армии США. Естественно, нам объясняли, где искать замполитов, и довели до нашего сведения приказ расстреливать их на месте.

– И какого рода она журналист?

– Скорее всего, Лиля Хос работает на телевидении. Местная команда, которую она наняла, связана с телевидением. Вы когда-нибудь смотрели передачи из Восточной Европы? Все ведущие – женщины, и все они ослепительно красивы.

– Из какой она страны?

– Украина.

– Какая специализация?

– Исторические расследования, человеческий фактор. По всей вероятности, она услышала рассказ пожилой женщины и решила взяться за дело.

– Что-то вроде исторического канала в России?

– В Украине, – уточнил я.

– Но зачем? Какова их цель? Они хотят поставить нас в неудобное положение? Через двадцать пять лет?

– Нет, я полагаю, они хотят насолить русским. Между Россией и Украиной весьма напряженные отношения. Америка – это очевидное зло; они же хотят показать, как большая подлая Москва подставляла беспомощных украинских парней.

– В таком случае почему эта история еще не появилась в печати?

– Потому что прошло слишком много времени, – ответил я. – Они пытаются получить подтверждение. У журналистов еще остались кое-какие принципы.

– А они сумеют добыть что-нибудь определенное?

– Очевидно, вы не станете с ними разговаривать. А больше никто ничего не знает. Сьюзан Марк прожила слишком мало и теперь не может подтвердить или опровергнуть какие-то факты. Так что крышка снова закрыта. Я посоветовал им обо всем забыть и вернуться домой.

– Но зачем они представляются как мать и дочь?

– Это превосходная легенда, – сказал я. – Привлекает внимание, как реальное телевидение. Или как глянцевые журналы, которые продают в супермаркетах. Очевидно, они изучали нашу культуру.

– Хорошо. В таком случае почему они так долго ждали?

– Требуется немалое время, чтобы создать серьезную телевизионную индустрию. Вероятно, у них ушли годы на более первостепенные задачи.

Сэнсом задумчиво кивнул.

– И все же нельзя утверждать, что никто ничего не знает. Вам, к примеру, многое известно.

– Однако я ничего не собираюсь рассказывать.

– Я могу вам верить?

– Я служил в армии тринадцать лет. И мне многое известно. Но я ничего никому не говорю.

– Меня тревожит та легкость, с которой они вошли в контакт со Сьюзан Марк. А также то, что мы ничего не знали. Мы услышали о ней только на следующее утро после самоубийства. Эта история очень напоминает ловушку. Мы же постоянно плетемся в хвосте событий.

Я смотрел на фотографии, развешанные на стене у него за спиной. Изучал маленькие фигурки, их позы и силуэты.

– В самом деле? – спросил я.

– Нам должны были об этом сообщить.

– Свяжитесь с Пентагоном. И с парнями из Уотергейта.