Джек Восьмеркин американец [3-е издание, 1934 г.]

Смирнов Николай Николаевич

Петр Скороходов и чижовские мужики пошли вдоль возов, щупая каждый мешок в отдельности. Им казалось, что коммуна надувает их, и в мешках не зерно, а мякина. Но хлеб на возах был самый настоящий, и мужикам ничего не оставалось сказать. Они только кряхтели и поглаживали бороды. Ребята помоложе, наоборот, высказывали свои соображении вслух:

— Это вот да… Заработала, значит, «Америка»! Не то что мы, без прибыли, соплей накрываемся. От бедности столько хлеба не повезешь…

Яшка Восьмеркин не простил еще Скороходову весенних боев и подвохов. Он никогда не разговаривал с ним и не здоровался, — делал вид, что не замечает. Но теперь, когда Петр

Павлович начал бесцеремонно ощупывать мешки на его возу, Джек не выдержал и неожиданно хлестнул лошадь. Байрон дернул, и телега осью зацепила Петра за сапог. Петр чуть не упал, покраснел от злости и начал кричать:

— Ну что ж, поезжайте дальше, товарищи! Не почему-нибудь говорю, а добра вам желаю: хлеб до темноты не успеете сдать.

Антон Козлов, горячий мужик, недавно вернувшийся в Чижи из Красной армии, вскочил на подножку автомобиля и закричал:

— Позвольте мне, граждане, слово сказать! Каждый может видеть свободно в настоящее время, какая есть суть в артели «Умная инициатива» и ее председателе. Заработать хотят и поскорей разделить. Прямо скажу: так мы социализма не достигнем. Какая наша задача по этому случаю? А вот какая. Надо нам, советским элементам сельца Чижи, соединиться в особую артельку и другую политику повести, против кулацкого духа. Название артельке дадим искреннее: «Кулацкая гибель». Вот мое предложение по случаю красного обоза.

Выступление Козлова заинтересовало крестьян победнее. Они протиснулись к автомобилю, развязали языки.

Послышались крики:

— Совершенно правильно, Козлов, говоришь! «Умная»-то она умная, только в свой карман. Поди-ка без лошади в нее запишись: нипочем! Свою артель и составим!

Тут заговорил Зерцалов, высокий черный мужик, член сельсовета, Зерцалов был солдатом в империалистическую войну и много горя хлебнул: отсидел в немецком плену три года, потом получил рану на гражданской, и рука у него не сгибалась. Мужики уважали его за строгость и рассудительность.

— Вот что, други, — начал он низким голосом. — Как я понимаю политику советской власти, Козлов абсолютно неправильно возражает. Нельзя раскол в артельное дело вносить, членов распылять. Так мы до товарности никогда не доберемся. Надо иной выход, други, придумать…

Он на минуту умолк, и Петр Скороходов воспользовался этим. Вскочил на лавку и заговорил опять:

— Всецело поддерживаю выступление товарища Зерцалова. Не нужно нам другой артели, наша никому в приеме не отказывает. Пиши заявление и входи. Такая моя точка зрения, да и город так смотрит. Вон московский товарищ может подтвердить.

Петр показал на Летнего и сел. Мужики повернулись к писателю. Очки блеснули в автомобиле. Летний медленно поднялся и, прежде чем говорить, потер себе нос, подумал, вздохнул:

— Пожалуй, что правильно говорит гражданин Скороходов, — начал он негромко.

— И на том спасибо! — насмешливо крикнул Козлов. — А еще Москва!

Крестьяне начали переглядываться, подходить поближе. Николка сощурился и посмотрел на Летнего вопрошающе.

— Сейчас поясню, — продолжал Летний. — Существует в Чижах артель, и вот председатель ее перед всеми заявляет, что отказа в приеме нет. Значит, кто хочет хозяйство коллективно вести, должен в эту артель записываться. А если кулацким духом оттуда пахнет, так ваша первая задача — этот дух выкурить.

— Правильно! — воскликнул Николка. — Здорово закручено! Подавай, Козлов, завтра заявление в артель и входи туда с товарищами. Прямая дорога тебе в правление будет. А уж мы тебе,

в чем нужно, поможем.

Козлов хотел что-то сказать, но промолчал.

Сережка Маршев, курносый и взлохмаченный, восторженно крикнул:

— А ну, ребята, ради такого случая, неси по ведру зерна! Кто против кулаков, неси зерно, как один человек.

Козлов сейчас же заявил, что выделит от себя хлеба на пункт и подводу даст. Побежал закладывать лошадь. Собрание приумолкло, словно все дожидались чего-то. Скоро Козлов подкатил к обозу. В телеге его лежали пустые мешки горой и один стоял полный.

— От себя цельный мешок жертвую! — закричал Антон во все горло. — Кто следующий, подходи. Да поскорей, а то, ехать надо. Крестьяне побежали по дворам и возвращались с ведрами хлеба. Капралов тут же записывал на щепке, кто сколько дает. Когда все козловские мешки были доверху насыпаны, Николка закричал:

— Вот теперь видать, кто за советскую власть, а кто против! Поехали дальше, товарищи! Вывод ясен!

И начал трубить в гудок.

К коммунарам присоединилось десятка три чижовских крестьян, ребят и девок. Все вместе с обозом двинулись на станцию. Подводы растянулись по дороге. Николка и Летний соскочили с машины и подошли к Козлову. Начали тихо толковать, как действовать дальше. Советовали записаться в «Умную инициативу», сколотить большинство и отстранить Петра Скороходова от председательствования. Козлов сначала все возражал, говорил, что трудное это дело, а потом пообещал подобрать своих ребят и записаться в артель группой.

— Только ты, Козлов, того, — сказал Летний, — духом в левую сторону не гни. А то начнешь кур переписывать, мужиков испугаешь. Петя этим воспользуется, беда будет.

— Сам понимаю, — ответил Козлов угрюмо. — Голову ему отвертеть надо, а придется церемонию разводить. Мужики его за разные слова уважают.

Незаметно в разговорах прошли длинную дорогу до станции. Николка уже предчувствовал новые схватки, волновался, размахивал кулаками. Егор Летний советовал действовать с умом, поосторожней. Козлов больше слушал. Осенний свежий воздух бодрил, ребята запели песню. Вдали показалась станция. Здесь, у хлебного сарая, опять начался митинг. Всем хотелось поговорить, порассказать о своих мыслях. Заведующий ссыпным пунктом приветствовал новую деревню и благодарил за подачу зерна. Потом слова попросил Серега Маршев.

— Послушайте, граждане, повесть бедняка-горемыки, — начал он задушевно. — Как я бился много годов без всякого результата и как теперь работаю коллективно с дорогими товарищами…

И Маршев рассказал, как помогла коммуна ему с семьей. Он теперь не только сыт, но даже сапоги себе справил, вторые за всю жизнь. Первые истаскал еще мальчонкой.

Поговорил Маршев и о Петре Скороходове.

— Таких людей только бедняк раскусить может, для зажиточных он свой брат. Занимал я у него проса два раза под проценты, а вот теперь на пункт и ведра хлеба у него не нашлось. Для таких бедняк, как для нас овца: стриги поголей, и все тут.

— Вот именно! — закричал Козлов. — Я ж про то и говорил!

И как раз в этот момент вдали зазвенели бубенчики. Все приумолкли, повернули головы в сторону дороги. Прямо к сараю подкатила парная телега, доверху нагруженная мешками. На мешках сидел Петр Павлович Скороходов в красной рубашке. А сзади него, на двух палках, болталось полотенце с надписью:

УМ. ИНИ. ГОСУДАРСТВУ

Надпись была сделана колесной мазью, наспех, и разобрать ее было трудно.