Джек Восьмеркин американец (ил. В.Гальдяева)
Шрифт:
— Яшенька! — закричала Пелагея не своим голосом и бросилась к сыну. — Пришла Пеструшка, на третий день пришла. Вырвала куст и пришла…
Вопрос о корове было первое, что напомнило старухе белобрысого мальчугана, который пропал во время пожара восемь лет назад. Теперь она уже нисколько не сомневалась, что перед ней Яшка.
Она усадила Джека на лавку, сняла с него тяжелый картуз, посмотрела волосы, которые были еще белокуры и курчавы, заглянула в его глаза, которые оставались по-прежнему голубыми. Она гладила его по рукам и по лицу и в то же время обильно поливала
— Катька! — сказала она, наплакавшись вдоволь. — Сходи к Капраловым, добейся, чтобы впустили. Займи у них сахару три куска и чаю щепотку. Скажи, что осенью отдадим, как бог свят. Только чтоб не приходили пока.
Катька ушла, а мать начала быстро ставить тусклый, помятый самоварчик. Джек в это время рассказывал ей свои приключения. Она ничего не понимала в его рассказах, но слушала и охала сокрушенно, по-матерински. Видимо, старуху занимала только одна мысль, и она высказала ее в тот момент, как Джек замолчал.
— Что ж ты, к нам навовсе вернулся или опять в Америку уплывешь?
— Не уеду, — ответил Джек. — Здесь работать буду.
— Денег-то привез с собой, хоть чуть-чуть?
И Пелагея уставилась на мешок, в котором по ее представлению могли быть только деньги.
— Нет, денег не привез.
— А в мешке что?
— Вот.
Джек развязал мешок и высыпал на стол немного пшеницы. Огромные зерна, круглые, как горох, потекли по столу. При свете лампочки они казались золотыми.
— Кукуруза, что ль?
— Нет, американская пшеница. Эта вот «дакота», эта — «маркиза». А это, мать, «манитоба», лучший канадский сорт.
Пелагея опять глянула на мешок и сказала тихо:
— Сколько же ее здесь? От силы полпуда будет.
И опять заплакала у самовара, сокрушенно и тихо, так как стыдилась этих слез.
Джек в это время принялся осматривать избу. Он заглянул в каждый уголок, потрогал ногой мешки под лавкой. В избе пахло кисло, и бесчисленные тараканы шуршали за иконами и грязными картинками. Все это очень не понравилось Джеку, но он смолчал, не желая огорчать мать.
Вернулась Катька, и на столе появились чай, хлеб, молоко и масло. Джек ел с аппетитом, лишь изредка задавая вопросы матери о том, сколько у нее земли и как она ведет хозяйство. Насчет земли Пелагея не могла ничего ответить. Она знала, сколько у нее кусков в поле, но размеров их не знала. Зато она с гордостью сообщила Джеку, что у нее есть корова, дочь Пеструшки, и еще годовалая телка; есть и лошадь и шесть кур. Хлеба и картошки хватит и на посев и на еду, если, конечно, ничего не случится. Обращаясь к Джеку на «вы», Пелагея спросила, занимался ли он сельским хозяйством в Америке. Джек принужден был повторить, в каком штате, что и когда он делал. Но Пелагея снова ничего не поняла: ее сбивали с толку трудные названия штатов.
Джеку постелили постель посреди избы на двух лавках, которые связали по ножкам вожжами. Мать отдала ему свою подушку и одеяло, сшитое из кусочков ситца. Сейчас же после чая Пелагея предложила Джеку ложиться: ей казалось, что путь из Америки долог и очень утомителен. И Джек улегся на скрипучие
Ему нужно было собраться с мыслями и наметить план дальнейшей деятельности. Ведь он наконец добрался до своей собственной фермы. Но как отличалась действительность от его надежд и мечтаний!
Рядом в хлеву петух вдруг захлопал крыльями и запел. Джек повернулся на другой бок и, решивши, что обо всем подумает завтра, заснул.
Четырнадцать акров
Джек проснулся на другой день рано, но Пелагея встала еще раньше. К тому времени, когда Джек умылся и оделся, самовар уже стоял на столе и корова была подоена. Джек напился чаю с ситником и попросил сварить себе кашу. Пелагея сейчас же развела таган и принялась за стряпню. Джек сказал, что он может обойтись без чаю по утрам, но хотел бы получать горячее молоко и кашу. Пелагея пообещала, хотя это ей и не понравилось.
За столом все трое сидели молча. Джеку нечего было больше рассказывать, матери не о чем спрашивать. Поев, Джек надел свою бархатную куртку и сказал:
— Теперь, мать, покажи мне твои поля и скотину.
Пелагея накинула полушубок, повязала голову платком и прежде всего повела сына в хлев, где стояли вместе лошадь, корова и телка. Джек как-то злобно засмеялся, увидевши лошадь, слабосильное существо, меньше всего похожее на помощника. Он велел вывести всю скотину на двор и начал внимательно ее осматривать. Немного побегал с лошадью, посмотрел ей в зубы, провел рукой по спине.
— Таких лошадей я ни разу не видал в Америке, — сказал он Катьке. — Скверная лошадь. Надо ее почистить.
Корова больше понравилась Джеку, но он нашел, что она дает слишком мало молока. Пелагея умоляющими глазами смотрела на Джека, а потом не выдержала и начала заступаться за скотину. Джек ничего не ответил и предложил матери идти осматривать землю. Катька хотела увязаться с ними. Но Джек сказал строго:
— Можешь в поле не ходить. Лучше лошадь почисти.
Оказалось, что нет скребницы. Джек велел занять скребницу в деревне и показал Катьке, как надо с ней обращаться. После этого пошли смотреть землю.
Мать показала Джеку огород, который был расположен тут же за избой. С одной стороны к огороду примыкало картофельное поле, около трети гектара, с другой — фруктовый сад, состоящий из десятка яблонь и нескольких ягодных кустов. Джек осмотрел каждую яблоню по отдельности, кусты смотреть не стал.
Потом мать и сын по степной дороге вышли за деревню в поле. Там Пелагея, сбиваясь и путаясь, объяснила Джеку, какую землю она считает своей. Джек мерил полоски шагами, прямо по снегу. Результаты обмера записывал у себя на ладони химическим карандашом. Над каждой полоской он возился долго, разрывал снег и вытаскивал замерзшую землю. Мял комочки в пальцах и потом дул на них. Некоторые клал в карман. Наконец все земли в поле были осмотрены. Мать объяснила, что еще остается покос, но он находится далеко и идти туда не стоит. Но Джек попросил мать сходить с ним вместе и на покос.