Шрифт:
Глава 1
Мечты и реальность
Он мчался по Английской набережной в открытом красном «Порше» – вдоль ровного ряда пальм, бесконечной череды маленьких уличных ресторанчиков, толп беспечных отдыхающих, мимо знаменитого, выполненного в мавританском стиле отеля «Негреско». Ласковый теплый ветер щекотал щеку длинными волосами сидящей рядом блондинки. Девушка отвернулась, любуясь голубым, в солнечных бликах морем, и он не мог рассмотреть лица –
Андрей Говоров открыл глаза. В комнате было почти темно, допотопный будильник, захлебываясь, едва не подпрыгивал на своих нелепых ножках. Андрей вздохнул, сел на диване и прихлопнул его, как надоедливое насекомое. Черт, не дал досмотреть такой чудесный сон! Все, как в его любимом фильме – «Великолепный»… Там Бельмондо тоже разрывался между чудесным миром вымысла и убогой реальностью. Интересно, кто же сидел рядом с ним? Но интерес улетучивался вместе с остатками сна. Организм перестраивался на реальность.
Половина восьмого. Говоров встал, подошел к окну, отдернул полосатую штору. Вид из окна был мрачный, осенне-депрессивный. Хмурое, моросящее утро, обшарпанный фасад дома напротив, переполненные мусорные баки. По небу плывут тяжелые дождевые тучи, на разбитом асфальте слоями лежат грязные желтые листья. В такое утро многие вешаются…
Несколько минут он стоял, переступая босыми ногами на холодном полу и ежась. Батареи еще не включили. Кожа покрылась пупырышками. В детстве он всегда радовался красиво падающим желтым листьям, юношей любил песню «Листья желтые над городом кружатся, с тихим шорохом к нам под ноги ложатся…».
Теперь, в неполные тридцать, Андрей искренне ненавидел листопад. Такова участь «дворянина»… Вешаться он пока не собирался, но и выходить из дому совершенно не хотелось. Хотелось забраться обратно под одеяло и проспать до полудня, а потом встать, выбрать в давно не модном книжном шкафу что-нибудь подходящее настроению, снова вернуться в постель, включить бра и лежать, читать в круге теплого света… Но позволить себе делать то, что хочется, могут только очень богатые и могущественные люди. И то не всегда.
Он осмотрелся. Старая мебель, древние, кое-где отклеивающиеся обои, допотопная радиоаппаратура: телевизор «Рекорд 716Д», радиоприемник ВЭФ, проигрыватель «Радиотехника», магнитофон «Весна»… Но все в полном порядке и прекрасно работает – ведь он же классный электроинженер! И книг у него много!
«Я снова поднимаюсь по тревоге, и снова в бой, такой, что пулям тесно!..» – попытался он взбодрить себя давно устаревшей бравурной песней, но особого успеха не добился и прибегнул к другому способу.
«А за работу в выходной – двойная оплата…» – житейская истина оказалась сильней революционной романтики. Валяться в постели расхотелось.
Он прошел в кухню, поставил на плиту синий эмалированный чайник, зашел в крохотный совмещенный санузел. Сидячая ванна с потрескавшейся эмалью, покосившийся унитаз,
Говоров со скрипом провел в скудной мыльной пене чистую дорожку, расцветившуюся красными полосками порезов. Да, одноразовая – это когда один раз. В зеркале отражалось худощавое лицо без каких-либо изъянов, но и без особых красивостей: высокий лоб, чуть изогнутые брови, широко расставленные серые глаза, ровный прямой нос, крепко сжатые губы, округлый подбородок – не широкий квадратный, выражающий силу характера, но и не узкий острый, отражающий безволие. Короче, самое обычное, ничем не примечательное лицо тридцатилетнего мужчины.
Чайник давно кипел, струя пара била в стоящие пузырем обои. Хорошо бы купить электрический, с автоматическим отключением. Говоров залил кипятком пакет лапши быстрого приготовления и комковатый быстрорастворимый кофе. И то и другое усердно рекламировали по всем телевизионным каналам. Но в лапше не было вкуса, а кофе отдавал запахом горелой изоляции. Впрочем, он привык к такой еде.
Ровно в восемь Говоров вышел из квартиры. В подъезде привычно пахло кошками и плесенью. Скрипящая дверь не закрывалась. На улице было мокро и холодно. Промозглый ветер легко пронизывал плащевую ткань и тонкую подкладку. Говоров поднял воротник и застегнул пуговицу под горлом. Убитый «жигуленок» цвета коррида со спущенными колесами печально смотрел на хозяина парой фар, но тот прошел мимо и направился к автобусной остановке, хотя и подумал, что если поменять стартер, то можно сэкономить на билетах. Впрочем, бензин быстро сожрет эту экономию. И еще подумал, что надо хотя бы поставить машину на кирпичи.
Проходная «Сельхозмаша» являла классический образец промышленного социалистического зодчества: колонны, «рабочая» лепнина на фасаде – шестеренка, комбайн, колосья и два ордена.
К проходной Андрей подошел в девять утра. В рабочий день приезжал к семи. Пашка Колотунчик говорил, что напрягать человека на пахоту с семи утра – это не что иное, как истязание, совершенное с особым цинизмом, колотунчик, бляха-муха… В субботу, законный выходной, никто с особым цинизмом не напрягал. Главное было прийти и отработать восемь часов.
Андрей вошел в проходную, достал из кармана пропуск – запаянную в пластик карточку с фотографией и электронным чипом. Пропуск нужно было сначала предъявить охраннику в стеклянной коробке, а потом в маленькой серой коробке на стойке. Коробка, в отличие от толстого полусонного охранника, никогда не бывала заспанной или с бодуна и обладала прекрасной «памятью» – она помнила, кто и когда пришел на завод, кто и когда ушел. Но Говоров всегда вовремя приходил и уходил, а в промежутке старательно работал.