Дженнак неуязвимый
Шрифт:
И тогда призвал ОТаха морехода Ар’Пичу, обладателя зычного голоса, и велел ему петь сагу про Восточный Поход, но с нужного места. И Ар’Пича пропел:
Долго волны бросали корабль,
А потом узрел я волну среди волн,
Высокую, как насыпь под храмом,
Темную, как пространства Чак Мооль,
Перегородившую Бескрайние Воды От земель Восхода до земель Заката.
И когда поднялась та большая волна,
Пришел с ней Морской Старец,
Пришел
Огромный и грозный, пылающий яростью;
Пришел и раскрыл над «Тофалом» свой клюв,
И был тот клюв громаден - В четыре сотни локтей шириной...
Когда же певец закончил, О’Таха произнес;
– Кто знает, что узрел О’Каймор, но думаю я, не Морского Старца, ибо нет такого демона в природе. Значит, видел он одно, сказал другое, и сказанное им сохранилось в веках. Разве это не знак, что боги его простили? Не только простили, но и наградили почетом и славой! И нас наградят. А потому идите, тупые поганцы, на свои корабли и объявите экипажам мою волю. А кто вякнет про нечестие, того бросайте за борт.
* * *
Мин Полтора Уха перебрался со своим караваном через Пустыню Черных Песков и вышел в условленном месте на берег Ами. Великая река катила мутные желтые воды к океану и даже здесь, в верхнем своем течении, была невообразимой ширины. Но Мин этим не смутился, а велел разложить костер. Когда ветки разгорелись, на них бросили мокрую траву, и над берегом встал дымный столб, видимый издалека. Вскоре с другой стороны реки отчалила вереница плотов - как обычно, их гнали местные дейхолы. После полудня плоты добрались до лагеря Мина, и на них погрузили ящики с боеприпасами. Верблюдов оставили здесь, под присмотром нескольких погонщиков; дальнейший путь пролегал в лесах, где лошади, не такие сильные, как верблюды, все же были надежнее.
Переправились на другой берег, и старый Чоч-Тага, повернувшись к солнцу, спел благодарственный гимн. Близился вечер, и Мин решил, что отправляться в путь не стоит. Снова разложили костры, не столько для тепла, сколько для защиты от гнуса, вскипятили воду, заварили целебный мох, уселись, начали пить и обмениваться новостями. Мин рассказал местным дейхолам о кончине Люя Пятнистого и его людей. Выслушав эту грустную повесть, все помолчали и бросили в огонь по кусочку сушеного мяса — чтобы убитым было чем питаться, пока пробираются они нелегкими путями к волшебным чертогам богов. Потом принялись рассказывать местные, и говорили они о событиях великих, о том, что поднялись байхольские изломщики с их атаманом Берлагой, внуком Тэба-тенгри, взяли город Удей-Улу, одних аситов убили, других пленили, и нет больше на Байхоле аситской власти. Еще говорили, что город взят колдовством, что спустился с неба в помощь Берлаге великий шаман, залез на неприступные скалы и поднял на канате тысячу воинов разом, а уж те бойцы отправили аситов к Па Вадаке, демону смерти. А шаман, сделав дело, улетел на небеса и прихватил с собою дочь Берлаги, самую красивую - в оплату за труды. Но девка, говорят, не возражала - уж больно хорош собой шаман!
Чоч-Тага слушал эти байки и хихикал, и Мин не знал, верить или нет. Но в том, что Удей-Ула захвачена, сомневаться не приходилось, а эта новость была главной. Теперь Мин не боялся, что попадет в засаду на берегах Байхола и вместо серебра получит пулю или удар тасситским клинком.
Поэтому спать он лег в хорошем настроении, а утром, когда дейхолы пригнали табун, велел вьючить лошадей и отправляться в дорогу. Боеприпасы - кровь войны, подумал он, а война
* * *
В других местах огромного мира события шли своим чередом.
Семпоала рассылал гонцов к соседям, и не было среди них никого, кто бы ни откликнулся; мужчины точили клинки, смазывали карабины, а женщины готовили травяные отвары, что останавливают кровь. С закофу нужно было посчитаться: или истребить их до последнего, или прогнать на север, в те леса и степи, откуда вторглись они в Южный Лизир. Переселенцы, однако, понимали, что это дело не простое, и на одной из сходок Грза, сеннамит и самый богатый скотовод, сказал: войну без вождя не начинают. С этим согласились все. И стал Семпоала, потомок беглых тайонельцев, накомом и вождем.
Качи-Оку, сахем арахака, взял штурмом ренигский лагерь и перебил всех воинов. Но остальных пришельцев, как было им задумано, не тронул, а позвал к себе, обещая править милостиво и не делать различий между ренигами и народом Дельты. Многие согласились, а особенно те, кто был без женщин; им Качи-Оку сказал, что девушек у арахака что звезд на небе. Правда, шелков любви они не рассгелают, потому что шелка нет, но если девушка красива, сгодится и циновка. С тем он и вернулся за Матерь Вод, взяв обильную добычу, а из двух тысяч ренигов ушло с ним больше половины.
Аполло Джума, глава Банкирского Дома «Великий Арсолан», усадил в тайной комнате дворца тех, кому верил безоглядно: трех своих сыновей и мужа дочери. Каждому полагалось дежурить у прибора связи пять всплесков, и дежурство это не прерывалось ни ночью, ни днем. Джума был мудр, и мудрость вместе с опытом подсказывали ему, что война у порога, а значит, в любое мгновение придет условленный сигнал от светлого владыки, который надо передать в десяток мест. А из тех мест пошлют приказы дальше, от магнатов, в чьих руках серебро и золото, к накомам и тидамам, от них - к батабам, от батабов - к цолкинам... И будет явлено могущество, какого мир еще не видел: двинутся флоты и армии, ударят тысячи метателей, расплескаются воды, вздрогнет земля, загудит воздух!.. Отблеск этой тайной мощи падал на Аполло Джуму и его семью, означая, что им оказано великое доверие. Джума знал, что оправдает его. И другие оправдают тоже - те, кто в Лондахе и Нортхольме, Киве и Сериди, Шанхо и Айрале. Ставка была высока: решалось, кто будет править миром.
Об этом размышляли не только Джума со своими компаньонами, но и многие другие люди. Думал об этом Коком-Чель, наместник Россайнела, думал и страшился грядущего; все чаще снилась ему шкатулка, а в ней - флакончик с ядом тотоаче. Думал Тур Чегич, вождь Мятежного Очага; он возвращался в Роскву с севера на небольшом воздухолете, который через сутки приземлится в Эммелитовом Дворе. Думал Берлага Тэб, атаман изломщиков, прикидывая, какие силы он сможет двинуть на запад и восток, к Айралу и Сейле. Думал Джедан- на, одиссарский сагамор; думал, что в той половине мира, где в древности явились боги, власть скудеет, перетекая к другим народам и державам, и что это правильно. Ибо сказано в Книге Тайн на Листах Арсолана: чтобы воздвиглось новое, должно рухнуть старое.
А вот Лех Менгич не думал о власти над миром, так как подобная чушь его не волновала. Сидел он с учениками у своих приборов, ставил опыты, вел записи и размышлял не о власти, не о политике, не о войне, а о тайнах материи. Другие проблемы - те, что лежали за стенами Эммелитового Двора, - были ему неинтересны.
Власть над миром? Над этой крохотной планеткой? Какая мелочь! То, что искал старый мудрец, обещало власть над всей Галактикой.
Глава 7