Джентльменское соглашение

Смирнов Георгий

Мужчина в очках наконец снял их, бережно накрыл труп пледом и, трепетно склонившись к его уху, произнес:

– Прощай, Добряк. Ты прожил короткую, но весьма насыщенную жизнь. Были в ней горести, потери, разочарования, но все они меркнут на фоне тех эмоций, которые ты получал, принося людям радость. Спи спокойно, человек-праздник. Надеюсь, ты не сильно обидишься, если я завтра не буду присутствовать на твоих похоронах. Прости, но так надо.

Не дождавшись ответа и расценив молчание собеседника как согласие, скорбящий снял с себя увесистую золотую цепочку и надел на шею трупа. Завершив обряд дароприношения, он подошел к патологоанатому

и деловито скомандовал: «Что ж, док, приступим».

Пьяный мастер одобрительно тряхнул шевелюрой, надел на руки латексные перчатки и потянулся к подносу с инструментами.

Глава 2

Ихтиандр с улыбкой смерти

Между тем еще три дня назад покойный хоть и не выглядел таким беззаботным, цветущим и привлекательным, как сейчас, лежа на помосте холодильной камеры судебного морга, однако, по крайней мере, мог ходить, говорить, петь и плясать. Другими словами, он был жив. Иные здравствующие сочтут это преимущество сомнительным, расскажут о красоте неодушевленной плоти, бессмысленности жизни и неизбежности смерти. Однако, как ни философствуй, но даже стоящая на самом низком уровне эволюции божья тварь предпочтет жалкое земное существование любой, пусть и самой прекрасной мертвой форме. Не верите? Спросите у беззаботно порхающей на лугу бабочки, что она выберет – прожить до конца жизнь длиною в жалкие сутки или увековечить красоту своего бренного тельца в коллекции лепидоптеролога.

Так устроен мир – влечение к выживанию изначально заложено в разумных существах. Недаром назойливая муха, пристукнутая мухобойкой, отчаянно борется за свою жизнь, пытаясь уйти от недоброжелателя. Осознает ли она, нервно дергаясь в предсмертных конвульсиях, что биться-то ей, в сущности, не за что? Ее и так непродолжительное по времени бытие лишено всякого смысла. К чему она может стремиться? Чего способна достичь? Какой след после себя оставить? Стоит ли ее существование того, чтобы настолько рьяно за него цепляться?

Возможно, впрочем, что примитивная божья тварь не задается, да и не способна задаваться подобными экзистенциальными вопросами. Ее мышление изначально лишено дара «высоких» рассуждений. Муха действует, следуя банальному природному инстинкту. Однако может ли человек позволить себе поступать так же? Или он, как творение в высшей мере разумное, наделенное даром «зреть в корень», постигать глубины смысла, обязан использовать этот дар и, подобно герою Федора Михайловича, задаваться вопросом «тварь ли я дрожащая или право имею?».

Однако оставим на время вопрос открытым и вернемся к рассказу о судьбе простого смертного человека – того самого Добряка. Много лет назад он окончил актерский факультет ВГИКа. Именно там начинающий артист познакомился с молодым амбициозным студентом режиссерского факультета по имени Артем. За талант и умение подходить к любому делу творчески юношу уже на втором курсе перестали называть по имени и дали ему кличку Маэстро.

Обучение подходило к финалу. Молодому режиссеру предстояло сделать завершающий шаг – снять выпускную дипломную работу. Это был короткометражный фильм – криминальная драма в духе ранних картин Гая Ричи и Квентина Тарантино. Его сценарий был таким же абсурдистским, сумасшедшим и во всех смыслах «беспредельным».

Маэстро долго искал актера, который мог бы достойно передать все задумки режиссера и нюансы многослойного и крайне противоречивого характера

главного героя.

Роль предполагала трансформацию персонажа, причем не только внешнюю, но и внутреннюю. Поначалу он представал эдаким злодеем, но постепенно выяснялось, что на самом деле он очень даже хороший и милый парень, а все его жестокие деяния – лишь акт правосудия. Как это часто бывает в кино, персонаж творил зло во имя добра, принося себя в жертву высшей справедливости.

В поисках исполнителя главной роли Маэстро пересмотрел сотни кандидатов.

Подобно Владимиру Чеботареву – режиссеру фильма «Человек-амфибия», который непременно желал видеть в глазах Гуттиэре солнце, а Ихтиандра – море, Маэстро искал актера, который был бы убедителен в амплуа как злодея, так и праведника.

Однако почти все просмотренные им актеры, как говорится, играли в одни ворота и были абсолютно неубедительны и неорганичны на противоположной стороне поля.

Но вот как-то раз на пробы пришел один симпатичный паренек.

– Добряк, – скромно представился он.

– Маэстро, – не скрывая волнения, ответил режиссер, увидев в парне колоритный типаж и яркую харизму.

Так они и познакомились, не подозревая, что их дружба затянется на долгие годы.

Добряк, обожающий перевоплощение, блестяще сыграл роль. Фильм получил множество наград и был тепло встречен зрителями. Особенно запоминалась всем финальная сцена. В ней главный герой в попытке уйти от преследования бандитов переходил с одного трехэтажного здания на другое по узкой дощечке, буквально балансируя на грани жизни и смерти. В самый неожиданный момент он оступался и, сорвавшись, чудом хватался за доску, беспомощно повисая на большой высоте. В этот момент на крыше второго здания появлялись полицейские. Так, по метафоричной задумке режиссера, судьба как бы зажимала беглеца в безжалостные тиски сурового выбора: попасть в руки бандитов и терпеть от них унижения или сдаться полиции и сесть в тюрьму лет эдак на десять.

Но, оказавшись между Сциллой и Харибдой, герой находил третье и единственно приемлемое для его характера решение. Он разжимал пальцы и летел вниз, скрываясь от ненавистных антагонистов и тюремных оков в волшебных лабиринтах смерти.

Однако и эта достаточно непростая в плане постановки сцена в креативной голове Маэстро виделась слишком банальной. Человек висит над землей и падает вниз, чтобы не достаться врагам. Во многих фильмах зрители уже видели нечто подобное. Нужна была изюминка. Режиссеру хотелось добавить в сцену абсурда, столкнуть лбами жизнь и смерть, да так сильно, чтобы был слышен хруст их лобных костей. Причем показать все это надо было не тривиально – в пространстве улицы, а через внутренний мир главного героя, то есть посредством его отношения к происходящему.

И тогда Маэстро придумал нестандартный ход. Перед прыжком камера наезжала на лицо героя. За миг до развязки на нем проступала леденящая душу улыбка, с которой персонаж и разжимал пальцы, прыгая в цепкие объятия смерти.

Но, как настаивал режиссер, улыбка эта не должна была сводиться к механическим сокращениям мимических мышц. Сие действие символизировало человека, смеющегося в лицо смерти. При этом, чтобы усилить драматургию сцены и гипертрофировать чувство опасности от падения с высоты, отчаянного смельчака предстояло снять на фоне земли. Таким образом, актеру предстояло реально висеть на дощечке, протянутой между зданиями.