Шрифт:
Глава 1
Красота неодушевленной плоти
Стоял теплый летний день. Лучи солнца невидимым перышком щекотали лица прохожих. Две пары мужских ног ритмично чеканили шаг по асфальтовой дорожке, обрамленной новой бордюрной плиткой. В начищенных до блеска ботинках, словно в зеркале, отражались то блики солнца, то воодушевленные лица самих путников, то безликие очертания идущих им навстречу торопливых прохожих, отрешенными взглядами напоминающих зомби.
Мужчины
Двое в сверкающих ботинках тем временем уверенно перешагнули через порог учреждения и по длинному коридору направились в сторону лифта. Один из них – тот, что был в черных очках – принялся бодро насвистывать веселую, жизнеутверждающую мелодию. Странное поведение мужчины не было каким-то протестом или вызовом обществу, скорее жестом отчаяния в попытке отгородиться от гнетущей действительности чем-то ей противоположным.
Сладкоголосые трели хоть и могли порадовать слух самого искушенного ценителя художественного свиста, но все же вступали в диссонанс с царившей повсюду мертвенной тишиной. Даже редкие встречные старались не нарушать ее: шагали тихо, практически бесшумно и старались не говорить, а если и перебрасывались парой фраз, то шепотом.
Напарник свистуна повернул голову и грозно посмотрел на нарушителя спокойствия. Тот проигнорировал сверлящий взгляд. Не добившись ни малейшей реакции, блюститель нравов резко остановился. Вслед за ним, словно послушный пес на строгом поводке, замер и его спутник.
– Перестань! Все деньги высвистишь! К тому же прояви хоть толику уважения к обитателям этого благочестивого заведения! – раздраженно приказал моралист.
– Прости. Никого не хотел обидеть. Нервы, наверное, сдают. Не каждый день бываю в таких заведениях. Здесь так мрачно… – оправдался любитель посвистеть.
– Знаешь, в жизни бывают ситуации, когда надо самому подстраиваться под обстоятельства, а не менять их под себя. Тебе не кажется, что сейчас именно тот случай?
– Признаю: попытка приподнять настроение оказалось неудачной.
– Надеюсь, я тебе его окончательно испортил?
– Да, теперь все в порядке. Видишь же, я стою с кислой миной и в полной гармонии с окружающей обстановкой, – накинув на лицо понурую гримасу, тихо произнес остряк.
– Отлично, тогда зафиксируй эмоции – и двигаемся дальше.
Мужчины завернули за угол, дошли до конца холла и погрузились в лифт. Спустившись в подвал и пройдя еще несколько метров в полумраке узкого коридора, они очутились в просторной комнате, залитой ярким холодным светом. В ней было сыро и прохладно. Из стены напротив входа выступали огромные стеллажи с выдвижными полками. В целом помещение походило на винный погреб, однако хранились в нем вовсе не
У входа в комнату гостей встретил мужчина средних лет, небольшого роста, подвижный. На его красноватом, слегка опухшем лице выделялся огромный длинный нос. Выглядел этот нос настолько нелепо, что походил на морковку, криво прибитую к башке снеговика чьей-то неуклюжей рукой. Волосы торчали в разные стороны, словно он только что пережил мощный разряд тока или играл Эйнштейна в любительском спектакле. Правда, от «великого ученого» исходил в меру выраженный запах перегара. Да и грязный, местами окровавленный халат синего цвета с когда-то белыми нарукавниками выбивался из образа.
– Ми-и-лости прошу, – с трудом выговорил он, после чего подошел к одному из стеллажей и вытянул массивную полку, извлекая из утробы холодильной камеры труп сорокалетнего худощавого мужчины. Кожа покойного была настолько гладкой, розовой и бархатистой, что могла бы вызвать зависть у большинства живых любителей здорового образа жизни. Лицо выражало умиротворение – если не умиление. Вероятно, душа усопшего радовалась тому месту, где пребывала в данный момент. Румяный мертвец всем своим видом излучал волны позитивной энергии. Казалось, еще чуть-чуть, и он радостно вскочит с полки анатомического музея, протянет присутствующим свою мускулистую – пусть и несколько усохшую – руку и, почтительно поклонившись, поздоровается.
Парни в ботинках, словно сговорившись, опустили головы и принялись любоваться произведением танатокосметологического искусства, созданным руками гениального, правда, малость охмелевшего мастера.
– О да, он воистину превосходен! – воскликнул мужчина в солнцезащитных очках, первым нарушив молчание.
– Ты прав, – выдержав небольшую паузу, согласился второй. – Как говорил наш общий знакомый: прекрасна неодушевленная плоть.
– Помню, помню этого знакомого – настоящий псих! Но, черт возьми, что-то в его философии есть! – подхватил первый.
– Скажу тебе больше: все философы немного чокнутые.
– Док, а он точно мертвый? – поинтересовался тот, который был в очках.
– Теперь уж точно мертвый, – пошутил патологоанатом, после чего в доказательство своих слов приподнял покрывало и, разорвав швы, раздвинул края огромного разреза на груди и животе трупа, демонстрируя полное и безвозвратное отсутствие внутренних органов.
– Только посмотрите, какой он у нас внутри чистенький, свеженький, обработанный. Да, мой хороший?
– Господи, прошу вас, не продолжайте! – взмолился моралист, прикрывая сначала глаза, чтобы не видеть, как потрошитель с наслаждением шарит рукой в брюхе покойного, словно проверяет на свежесть молочного поросенка. Едва произнеся эти слова, пижон зажал себе и рот, дабы не вывалить на пол недавний завтрак.
– Немного грима – и никакого волшебства, – поспешил успокоить опешивших гостей кудесник в синем халате, вынимая руку из утробных глубин покойного и приправляя свое утверждение икотой, вероятно, для пущей убедительности.