Джентльмены удачи
Шрифт:
Медленно падал крупный снег. Разноцветными окнами светились дома, празднично горели витрины.
Трошкин, Хмырь, Косой и Али-Баба шли хмурые. Молчали.
Возле автоматной будки Трошкин остановился.
– Стойте здесь! – приказал он.
Троица отошла к стене дома, куда им показал Трошкин.
– И ни шагу в сторону! Убью!
Трошкин вошел в автомат и стал звонить.
Троица стояла покорно. Али-Баба и две нелепые бабы с тоской глядели перед собой. А перед ними шли беспечные люди, которые ни от кого не бегали, и каждого ждало где-то светящееся окно.
– Слаломисты, снег пушистый, – неслось из репродукторов, – воздух чистый, у-а-у!
– Вот тебе и у-а-у… – сказал Косой.– Раз-два! Три прихлопа! Раз-два, три притопа! – командовал Трошкин. На вытоптанной площадке перед окруженной старыми соснами дачей профессора Мальцева он проводил утреннюю гимнастику.
Перед ним стояли голые по пояс Хмырь, Косой и Али-Баба. Они тянули вверх руки, кряхтя нагибались, пытаясь дотянуться пальцами до земли. Вид у них был хмурый.
– …А теперь переходим к водным процедурам, – распорядился Трошкин и, набрав в пригоршню снега, потер им себя по голому животу.
– А у меня насморк! – заныл Косой.
– Пасть разорву!…
– Только это и знаешь… – Косой нехотя подчинился.– Алло, алло, квартира Трошкиных? Свердловск вызывает, – кричал Трошкин женским голосом в телефонную трубку, но не из Свердловска, а со второго этажа профессорской дачи, из кабинета Мальцева. Трошкин подул, посвистел и погудел в трубку, потом радостно закричал уже своим, трошкинским, голосом: – Мама! Здравствуй, это я! С наступающим!
Внизу в гостиной Хмырь в шелковом бордовом халате с мальцевской сигарой в зубах покачивался в шезлонге. На ковре, скрестив ноги по-турецки, сидел Али-Баба, чистил картошку. Из-под его пальцев вился серпантин из картофельной шелухи и падал в хрустальную вазу.
А Косой, разложив на столе пиджак от трошкинского костюма, колдовал над ним, вооружившись ножницами.
– Ялта, где растет голубой цыган… – пел Али-Баба.
– Во дурак! – с восхищением сказал Косой. – Виноград!
– Ялта, ляляляляляляля, паровоз. – Али-Баба не обратил внимания на критику. Своя песня ему нравилась больше. – Какой шакал этот доцентовский кунак! – заметил он. – Какой большой дом украл…
– А сколько может стоить такая дача? – задумчиво спросил Хмырь, меланхолично пуская голубые кольца душистого дыма.
– Тыщи полторы, не меньше, – сказал наивный Косой. – А то и все две…
– Считай, в десять раз больше, – поправил Хмырь, оглядывая гостиную. – Возьмем шлем, приобрету себе такую хату, сосны срежу и огурцы посажу…
– А к тебе приедет черный машина с решеткой, – продолжил Али-Баба, – скажут: «Тук-тук-тук, здрасьте, Гаврила Петрович!»
Косой вздохнул, взял со стола ножницы и с недовольным лицом разрезал трошкинский пиджак.
В гостиную со второго этажа спустился Трошкин, подошел к Хмырю, выдернул у него изо рта сигару, выкинул в открытую форточку.
– Я же предупреждал: ничего не трогать! – с раздражением сказал Трошкин.
– А он еще губной помадой на зеркале голую бабу нарисовал, – тут же наябедничал Косой.
– Ты что это делаешь? – с ужасом проговорил Трошкин, глядя на свой разрезанный пиджак.
– Разрезы, – поделился Косой.
– Сан Саныч, давай червонец, пожалуйста, – попросил Али-Баба, – газовую керосинку буду покупать, а то тут плитка не горит совсем!
– У-у-у! – застонал Трошкин. Запасы его терпения подходили к концу. – Слушай мою команду! – заорал он плачущим голосом. – Я поехал в город. Без меня ничего не трогать – раз! Огонь не разводить – два! Пищу есть сырую! Из дачи не выходить! Кто ослушается – убью! Вот падла буду, – поклялся Трошкин, – век воли не видать. Вот честное слово!С электрички на заснеженную платформу сошли двое: профессор Мальцев в летнем пальто и его жена Людмила в дорогой шубе.
– Вот видишь, уже почти час, а в два у меня совещание. Поехали обратно! – раздраженно сказал Мальцев.
– Ну и езжай обратно. Я тебя не звала. – Людмила пошла по платформе.
– Люся! – Профессор догнал жену, взял за локоть. – У людей серьезная умственная работа, а мы потревожим их, отвлечем. Это неприлично.
– А по-моему, неприлично забросить своих коллег за город и не оказывать им никакого внимания. Когда ты был в Томске, с тобой носились как с писаной торбой.
Людмила высвободила руку и пошла. Профессор – за ней.
Людмила поднялась на крыльцо, позвонила в дверь.
Никто не отозвался.
– Вот видишь, нету никого, – обрадовался Мальцев.
Людмила позвонила настойчивее.
– Открыто! – донеслось из-за двери.
Людмила толкнула дверь и в сумерках прихожей увидела двоих с поднятыми руками.
Наступила пауза. Обе пары с недоумением разглядывали друг друга.
– Это они? – тихо удивилась Людмила.
– Вроде, – неуверенно отозвался Мальцев.
– Разве вы не знакомы?
– Как это не знакомы? Это товарищ Хмырь, это товарищ Косой. Здравствуйте, дорогие! – закричал Мальцев и кинулся обнимать обалдевших жуликов.Али-Баба стирал в ванной комнате, с остервенением терзая в руках простыни.
– Это Али-Баба! Наш младший научный сотрудник, – сообщил Мальцев Людмиле, заглянув в ванную.
– Ну какие молодцы! – растроганно проговорила Людмила. – А вот моего Николая Георгиевича ни за что стирать не заставишь.
– Доцент бы заставил, – мрачно сказал Али-Баба.
Общество прошло в гостиную. Сели.
– Ну вот что! – сказала Людмила. – Я знаю, что вы очень заняты. Но сегодня Новый год, и мы вас всех приглашаем к себе в нашу городскую квартиру. Народу будет немного. Только свои из академии. Договорились? – Людмила ласково глядела на Косого и Хмыря.
– Они не могут, – сказал Мальцев.
– Коля! – Людмила выразительно посмотрела на мужа.
– Договорились, – согласился Косой. – Адрес давай…
– А мы еще не решили, – поспешно сказал Мальцев, – может, мы еще к Мельниковым пойдем.
– Как это к Мельниковым? – возмутилась Людмила. – Тогда зачем я два дня не отхожу от плиты?
Вошел Али-Баба, поставил перед гостями хлеб, соль и сырую картошку.
– Нате, жрите! – сказал он и ушел.
– Это что такое? – удивилась Людмила.
– Картошка, – сказал Мальцев.
– Я вижу, что картошка. А почему она сырая?
– Доцент так велел, – объяснил Косой.
Мальцев решительно взял из вазы картофелину и стал ее есть, как едят яблоко.
– Коля… – удивилась Людмила.
– А что? Вот хунзакуты, племя на севере Индии, употребляют в пищу только сырые овощи, и это самые здоровые люди на земле. Мак-Кэрисон провел опыт: 1200 крыс, содержавшиеся на рационе небогатой лондонской семьи – хлеб, сельдь, сахар, консервированные и вареные овощи, – приобрели болезни, распространенные среди лондонцев: легочные и желудочные. А другие 1200 крыс, питавшиеся тем же, что и хунзакуты, были абсолютно здоровы. По словам Аллена Баника из США, восьмидесятилетние женщины в Хунзе выглядят как наши сорокалетние, – сообщил Мальцев.
Людмила взяла из вазы сырую картошину и изящно надкусила.
Косой поверил и тоже взял картошину. Пожевал и выплюнул. Потом круто посолил, откусил, пожевал и снова выплюнул в кулак и спрятал в карман.
– В лагере и то горячее дают, – пожаловался он.
– В каком лагере? – не поняла Людмила.
– А давайте споем что-нибудь все вместе! – предложил Мальцев и первый громко заорал:
– Жил да был черный кот у ворот…
– Коля! – Людмила с упреком посмотрела на мужа.
– А что ты меня все время одергиваешь: Коля, Коля… – разозлился Мальцев. – Что, я уже не могу спеть со своими друзьями?
– Вот скажите, товарищ Хмырь, вы так же со своей женой разговариваете?
Хмырь промолчал.
– Вот видишь, а я десять лет тебя прошу, чтобы ты взял меня с собой в экспедицию. Товарищ Хмырь, скажите, а вот есть же у вас должности, которые не требуют специальных знаний?
– Ну это смотря кем работать, – компетентно вмешался Косой. – Если медвежатником, то тут, конечно, техника, слесарное дело. Если скок лепить, тоже обратно ж замки. А если, скажем, как Хмырь по вокзалам… Ой!
Хмырь с силой пнул Косого под столом.
– А если, скажем, поварихой? – спросила Людмила, которая ни слова не поняла в «научной» терминологии Косого.
– Да тут чего… недоложил, недовесил, это каждый дурак может.
Хмырь снова с силой пнул Косого под столом. Шепнул:
– Дурак, она думает, мы ученые.
– А вообще все зависит от способностей, – вывернулся Косой. – Вот один мой знакомый… тоже ученый, у него три класса образования, а он десятку за полчаса так нарисует – не отличишь от настоящей.
– О! Шахматы! – вдруг завопил Мальцев. – Кто играет в шахматы?
– Я! – сказал Хмырь.На лестничной площадке дома против сквера стояли двое: гардеробщик и высокий человек в серой кепке. Смотрели в окно. Отсюда были видны фонтан и сидящий на лавочке Трошкин.
– Ну? – спросил гардеробщик. – Он?
– Черт его знает… Проверю.
Человек в кепке пошел вниз по лестнице. Вышел из подъезда, пересек Театральную площадь. Подошел к Трошкину.
– Простите, спичек не найдется? – спросил человек в кепке.
– Не курю, –
Человек отошел. Трошкин посмотрел на часы, потом перевел глаза в сторону. В стороне в белой «Волге» сидел Славин и тоже смотрел на часы.
Трошкин встал, нетерпеливо прошелся вокруг фонтана, снова сел.
– Он, – сказал человек в кепке, поднявшись к гардеробщику.
Гардеробщик достал из кармана театральный бинокль, навел на Трошкина.
Трошкин поднялся и зашагал к белой машине. Сел в нее возле водителя, что-то сказал ему, показывая на часы. Водитель что-то проговорил в микрофон по рации. Машина тронулась.
– Легавый, – сказал гардеробщик.
Человек в кепке кивнул.– Раз, два, три, четыре! – Хмырь стоял над Мальцевым, с деловитой жестокостью всаживая ему щелчки в лоб.
– С оттяжкой, с оттяжкой бей, – руководил Косой. – Да не так. Дай я.
– Десять! – провозгласил Хмырь, всаживая последний щелчок. – Все.
– Ну все, – сказала Людмила, поднимаясь. – Поехали, Коля.
– Еще одну партию! – потребовал самолюбивый Мальцев. – Последнюю. Блиц! Ходите.
Людмила села рядом с Али-Бабой, сказала, извиняясь за мужа:
– Николай Георгиевич когда входит в азарт, обо всем забывает.
– Слушай, хозяйка, – гнул свою линию Али-Баба, – газовую керосинку надо покупать. Плитка совсем плохо горит.
– Ой, простите, я не так пошел, – сказал Мальцев.
– Карте место, – сказал Косой.
– А вы вообще отойдите, пожалуйста, – сказал Мальцев Косому.
– Коля! – одернула Людмила.
– Товарищ Хмырь, – категорически заявил профессор, – скажите товарищу Косому, пусть отойдет: он мне на нервы действует.
– Отвались, – велел Косому Хмырь.
– Пожалуйста. – Косой презрительно пожал плечами. – Сам играть не умеет и сразу – Косой, Косой… Барыга! – Он отошел.
– Так. Значит, мой ход, – сказал себе Мальцев.
– Нет, мой, – возразил Хмырь. – Вы уже пошли.
– Слушайте, прошу вас как человека, отдайте ход!
– Не отдам!
– Отдайте!
– Не отдам!
– Вы что? – Мальцев вытаращил на Хмыря глаза. – Вы что, не понимаете, когда с вами по-человечески разговаривают?! Отдайте ход, ворюга!
– Ну это уже немыслимо! – Людмила поднялась и смешала на доске шахматы. – Пошли, Коля! – Она потянула Мальцева за рукав.
– Что ты ко мне привязалась?! – заорал на жену Мальцев. – Что ты мне жить не даешь, дышать не даешь?! Коля-Коля-Коля! – обидно передразнил он.
– Так… – проговорила Людмила. – Спасибо. Можешь идти встречать Новый год у Мельниковых или где тебе угодно. И я тебя очень прошу отныне не приставать ко мне ни со своими друзьями, ни со своим шлемом, ни со своим Александром Македонским. До свидания, товарищи! – самолюбиво попрощалась Людмила и ушла.
– Ну ладно, я проиграл, – сказал Мальцев Хмырю, смущенный уходом жены. – Давай бей, и я пошел. – Мальцев подставил лоб.
Хмырь спокойно поднялся из-за стола, подошел к двери, запер ее.
– Ты что делаешь? – растерялся Мальцев.
Хмырь так же молча подошел к столу, взял хрустальную вазу с картошкой, высоко поднял ее над головой. Косой, Мальцев и Али-Баба с удивлением следили за его действиями.
– Отдашь шлем? – спросил Хмырь.
– Какой шлем? – растерялся Мальцев.
– Который тебе Доцент отдал.
– Абсурд! – усмехнулся Мальцев.
Хмырь разжал пальцы, ваза грохнулась об пол, и сырая картошка раскатилась по полу.
– Это раз! – предупредил Хмырь. Подошел к стене, снял стенные часы с кукушкой.
– Мой тебе совет: не темни. Все же ясно, твоя маруха раскололась. Давай: три четверти нам, одна тебе. Ну? Согласен? – Хмырь поднял над головой часы.
Мальцев промолчал.
Хмырь грохнул об пол часы и сказал:
– Это два. Ну? Всю дачу переколочу.
Мальцев усмехнулся, встал, взял стул и, размахнувшись изо всех сил, грохнул им по серванту.
– А это три! – сказал он. – Нету у меня никакого шлема, дорогой мой товарищ Хмырь! Нету, дорогой мой хунзакут! – Мальцев вышел в прихожую, надел свою дубленку, отпер дверь, обернулся к изумленным жуликам. – Аривидерчи, чао!
Он помахал в воздухе кистью руки, толкнул дверь ногой и вышел.
– Нету у него никакого шлема, – заключил Косой.
– Какая хорошая женщина, – мечтательно проговорил Али-Баба, – и какой шакал мужчина. Барыга! У Феди шубу украл!– Проверка показала, – докладывал Славин полковнику Верченко, – что по трем адресам, указанным сообщниками Белого, шлема нет. Остается последняя версия: Прохоров – гардеробщик Большого театра. Однако проверить эту версию не удалось: на назначенное свидание Прохоров не явился.
– И не явится, – сказал Верченко. – С утра он уволился с работы и выехал из дому в неизвестном направлении. Видимо, что-то заподозрил… Ну что ж, далеко не уйдет. Будем искать…
– А мне что делать? – спросил Трошкин, сидящий на диване рядом со Славиным.
– А вам… – Верченко вышел из-за стола, подошел к Трошкину, крепко, по-мужски пожал руку, – тысячи извинений и огромное спасибо! Снимайте парик, смывайте наколки и идите домой встречать Новый год.
– А эти? – растерялся Трошкин.
– Ну а ваших подопечных мы вернем на место.
– Прямо сейчас?
Полковник кивнул.
– А может, завтра? – попросил Трошкин. – Все-таки праздник. Новый год. Они ведь тоже по-своему старались.
– Евгений Иваныч, не хотел я вам говорить, да, видно, придется. Сегодня из подмосковного лагеря бежал Белый. Доцент.
– Не может быть! – ахнул Славин.
– Невероятно, но факт. Так что вам, Евгений Иваныч, опасно оставаться в таком виде.
– Так мы же за городом… Маловероятно, чтобы он тоже решил спрятаться на даче у профессора Мальцева.
– Ну что ж… – улыбнулся Верченко. – Желание гостя – закон для хозяина.Бам! Бам! Бам! – били кремлевские куранты. На даче за накрытым столом сидели Трошкин, Косой, Хмырь и Али-Баба.
Трошкин поднял бокал и встал.
– Товарищи, – негромко начал он, – Гаврила Петрович, Вася, Федя. Пришел Новый год. И я вам желаю, чтобы в этом новом году у вас все было по-новому.
Трошкин поочередно чокнулся с каждым и выпил. Выпили и они.
– А теперь, – он улыбнулся и потер руки, – минуточку… – Он встал и пошел из комнаты.
– Куда это он? – спросил Косой Хмыря.
– А я знаю? У него теперь ничего не поймешь.
– Совсем озверел, шакал, – вздохнул Али-Баба.
– Тук-тук-тук! – раздался радостный голос Трошкина. – Кто к вам пришел?…
Все обернулись: в дверях стоял Трошкин в маске Деда Мороза. Через плечо – мешок с подарками.
– К вам пришел Дед Мороз, он подарки вам принес! – продекламировал Трошкин. – Федя, поди сюда, – пригласил он.
– А что я такого сделал? – насторожился Косой.
– Иди, иди…
Косой приблизился.
Достав из мешка высокие пестрые носки, подшитые оленьей кожей, Трошкин вложил их в руки Косого.
– Носи на здоровье. Это домашние.
– А на фига мне они? У меня и дома-то нет.
– Будет, Федя. Все еще впереди… А пока и в тюрьме пригодятся.
– Только и знаешь, что каркать! – расстроился Косой и вернулся к столу, не испытывая никакой благодарности.
– Гаврила Петрович! – Трошкин продолжил роль Деда Мороза. – Это тебе, – и протянул Хмырю такие же тапочки.
– Спасибо, – поблагодарил Хмырь, заметно обрадовавшись. – Настоящая шерсть… – по-хозяйски отметил он.
– И это тоже тебе. – Трошкин протянул Хмырю письмо.
Тот поглядел на конверт, прочел обратный адрес и быстро вышел из комнаты.
– А это тебе, Вася. – Трошкин подошел и протянул Али-Бабе пару носков.
– Давай. – Али-Баба взял носки и сунул их в карман.
Трошкин снял маску и разлил по бокалам остатки шампанского.
– Ну, будем, – сказал он.
– Кислятина, – поморщился Косой. – Скучно без водки.
– А что, обязательно напиваться как свинья? – возразил Трошкин.
– А чего еще делать?
– А вот так посидеть, поговорить по душам.
– Я не прокурор, чтоб с тобой по душам разговаривать, – хмуро отозвался Косой.
– Можно поиграть во что-нибудь, – предложил Трошкин.
– Хе! Во дает! – Косой восхитился наивностью предложения. – Нашел фраера с тобой играть: у тебя в колоде девять тузов!…
– А не обязательно в карты. Есть много и других очень интересных игр. Вот, например, в города – знаете? Я говорю: Москва, а ты на последнюю букву – Астрахань, а ты, Вася, значит, на «Н» – Новгород. Теперь ты, Федя.
– А что я?
– Говори на «Д».
– Воркута.
– Почему Воркута?
– А я там сидел.
– Ну хорошо, Воркута. Теперь ты, Вася, говори на «А».