Джеральд Даррелл. Путешествие в Эдвенчер
Шрифт:
На следующий день Джеральд с охотниками поднялись на рассвете и обошли десять деревьев, окуривая их дымом. На первых девяти никого не оказалось — только несколько летучих мышей, многоножки и скорпионы.
«Мы подошли к последнему дереву. Я ужасно устал, мои легкие были заполнены дымом, поэтому я просто сел и перестал обращать внимание на происходящее. Сети были расставлены, костер разведен. Охотники закидали его зелеными листьями, чтобы было побольше дыма. Потом мы уселись и стали ждать. Мне в ладонь впился острый шип, и более всего мне хотелось оказаться дома в своей постели. Наконец я приказал снимать сети, так как было ясно, что поймать никого не удалось. Джеймс полез снимать сеть, и вдруг я заметил, что он достает кого-то из дупла. Он подошел ко мне, держа животное за хвост. «Маса хотеть такой добыча?» — с неуверенной улыбкой спросил он. Мне достаточно было только глянуть на зверька, как сердце мое чуть не вырвалось из груди. За длинный пушистый хвост Джеймс держал соню-летягу. Глаза зверька были закрыты, бока тяжело вздымались. Передо мной была настоящая Idiurusmacrotis.
Следующий день для Даррелла стал поистине красным днем календаря. В глубине леса охотники нашли дуплистое дерево 150 футов высотой. Заглянув в дупло, Джеральд обнаружил, что там полным-полно Idiurus ов. К счастью, поблизости росло небольшое деревце, на которое мог залезть охотник и набросить сеть на дупло, чтобы выбирающиеся оттуда сони запутывались в сетях. В тот день Джеральду удалось поймать восемь сонь, а также трех необычных летучих мышей, которых Джеральд принял за совершенно новый вид. «Я убил их с величайшей осторожностью, чтобы не повредить шкурку, — записал он в своем дневнике, — и упаковал их в вату».
Хотя Джеральд ужасно устал, он решил доставить летяг в Мамфе той же ночью, так как не смог устроить им подходящую клетку. «Эти маленькие твари выпрыгивали из банки и пытались забраться наверх по стенкам клетки, — писал Джеральд в дневнике. — Смит смотрел на них с восторгом и носился вокруг тента, как неутомимый блуждающий огонек. Я смертельно устал, но звуки, которые издавали летяги в своем новом жилище, наполняли мое сердце радостью».
На следующий день в лагерь пришел Джеймс, тот самый мальчишка, который изобрел способ забраться на желанное дерево. За ним шел носильщик, тащивший большую корзину, накрытую банановыми листьями. «Нашим глазам предстало удивительное зрелище — настоящая черная дыра, кишевшая летягами всех полов и возрастов. Их там было тридцать пять! Мы со Смитом чуть с ума не сошли. Если бы нам удалось довезти их до Англии живыми, мы бы потрясли зоологический мир до основания!»
Джеральд так писал маме о событиях этого дня:
«Я хочу сообщить тебе великую новость! В углу нашей палатки стоит клетка шести футов высотой, в которой поселились тридцать редчайших животных Западной Африки — карликовые сони-летяги. В наших музеях есть всего несколько шкурок этих зверьков, а живьем их видели в джунглях не более дюжины человек, не говоря уже о том, чтобы увидеть их в Европе. Если мы сможем доставить их в Европу в целости и сохранности, это будет зоологическим событием года. Даже мой ангвантибо померкнет рядом с этими удивительными созданиями. Но не будем загадывать, так как эти крохи живут у нас всего двадцать четыре часа и нервничают, как старые дамы в темной комнате. К тому же они очень привередливы в отношении еды».
Джеральд собирался отправиться с экспедицией на север, ближе к горам, где лес переходит в огромную, поросшую травой саванну — овер-шенно иной мир, с иной растительностью, иными животными, более прохладным климатом. Британский чиновник утверждал, что самым лучшим местом для экспедиции будет Бафут, область, по размерам своим превышавшая Уэльс. Племена Бафута подчинялись интеллигентному, богатому и эксцентричному правителю — Фону. Его дворец был построен на границе саванны и лесистой местности, где можно было поймать интересных и ценных животных: шимпанзе, мангустов, львов, леопардов, кобр и зеленых мамб. «Африканцы выполняют все, что он скажет, — сказал чиновник Джеральду. — Он премилый старый мошенник, и вернейший путь к его сердцу — доказать, что вы можете выпить не меньше его самого и привезете выпивку с собой». В тот же день Джеральд отправил к Фону посланца с бутылкой джина и запиской, в которой он просил разрешения посетить его владения с целью ловли редких зверей. Через четыре дня посланец вернулся с личным письмом от Фона:
Резиденция Фона Бафута, Беменда, 5 марта 1949 года.
Мой дорогой друг!
Твое письмо от 3 марта получил, кстати, с приложением, и оценил.
Да, я принимаю твой приезд в Бафут на время два месяца насчет твоих животных и тоже очень буду рад отдать тебе в распоряжение один дом в моих владениях, если ты мне хорошо заплатишь.
Сердечно твой, Фон Бафута.
Джеральд решил немедленно выехать в Бафут.
«11 марта. Мы отправились в Бафут и прибыли туда в половине четвертого. Дом для гостей
Фон был высоким, стройным человеком с живым, веселым лицом. На нем было простое белое одеяние и маленькая белая шапочка, но с первого взгляда было понятно, что он самый главный — так величава и царственна была его осанка. Фон стал Джеральду настоящим другом, родственной душой, и вскорости зверолов в этом убедился. Вот что он пишет в своем дневнике:
«После обмена лестными замечаниями относительно характера друг друга и выражения уверенности в крепости здоровья, Фон удалился, сообщив, что зайдет ко мне позже, когда я распакую вещи. Я поднялся к себе, чтобы достать виски и джин. Когда стемнело, ко мне пришел гонец, сообщивший, что Фон хотел бы прийти побеседовать о мной, если я уже передохнул после долгой дороги. Я достал стаканы и бутылку виски. Фон прибыл с переводчиком, который показался мне совершенно лишним. Мы выпили за здоровье друг друга (он чистого виски, а я разбавленного) и заговорили о добыче. Я достал книги и стал показывать ему картинки, пытался подражать голосам тех животных, которых хотел поймать, рисовал их на клочках бумаги, и все это время наши стаканы наполнялись с ужасающей регулярностью. В начале разговора бутылка была полна, через два часа, когда Фон поднялся, чтобы уходить, в ней оставалось виски всего на два пальца. В конце разговора его речь стала совершенно неразборчивой, и тогда я понял, зачем он взял с собой переводчика. Мы вышли на лестницу, Фон повернулся к переводчику и велел ему выпить. В руке он держал полный стакан виски. Переводчик упал на колени и протянул к Фону сложенные ладони. Фон налил ему половину стакана, и африканец с жадностью выпил живительную влагу. Этот поступок мне не понравился, мне было неприятно видеть, что к человеку относятся как к домашнему животному. Я выпил еще, но неприятное ощущение не прошло. Когда Фон нетвердой походкой пересекал двор, я услышал, что барабаны извещают население Бафута о том, что мне нужна добыча».
Жизнь в Бафуте текла своим чередом. Бесконечные попойки с Фоном перемежались покупкой животных, которые поступали со всех концов страны. Порой силы Джеральда были на исходе. «Сегодня я чуть с ума не сошел, — записал он в дневнике 15 марта. — Животные продолжают поступать, и справиться с этим потоком я не в состоянии… Я смертельно устал». На следующий день ситуация усугубилась. В полном отчаянии Джеральд написал: «Сегодня я точно сошел с ума… Здесь сущий ад». Помимо животных, которых приносили Джеральду Фон и его подданные, он сам отправлялся на охоту вместе со своими помощниками. Зверей вспугивали на плантациях пальм мимбо с помощью местных мальчишек, стряхивали с деревьев, выкуривали из нор, ловили с помощью ловушек. На веранде просторного гостевого дома стала расти коллекция самых разнообразных представителей животного мира. Многие из них были настоящей редкостью. Здесь бьши крохотные, яркие колибри всего четыре дюйма длиной и крупные птицы, размером с индейку, миниатюрные сони, поместившиеся бы в чайной ложке, и гигантские крысы, размером больше кошки. 14 марта Джеральд отправился на совершенно новую для Африки охоту — на охоту с гончими.
«Что нравится мне в Африке больше всего, так это то, что ты можешь отправиться в буш с твердым намерением поймать какое-то конкретное животное и вернуться с совершенно другой добычей. Сегодня я собирался поймать галаго Аллена и молотоглава. Мы не поймали ни того, ни другого, но зато заполучили совсем другого зверя.
Со мной отправились Джозеф, четыре охотника и две собаки, которые выглядели так, словно только что вернулись из Белсена. Меня уверили, что это первоклассные охотничьи собаки. Потом я некоторое время пререкался с одним из охотников, который хотел взять с собой свое датское ружье: не желая возвращаться домой с дробью в ягодицах, я сказал твердое «нет». Мы прошли мимо нескольких плантаций мимбо, вспугнули белку и упустили ее, а затем вышли на просторный луг. Растительность здесь футов шесть высотой и напоминает миниатюрный бамбук. Листья имеют очень острые края, так что пробираться по этим зарослям довольно неприятно.
Мы шли дальше. Вскоре собаки подняли отчаянный лай, и охотники заявили, что они почуяли траворезку, то есть гигантскую тростниковую крысу. Несколько охотников направились в траву за собаками, а другие расставили сети почти у земли. Я думал, что собаки, скорее всего, взяли след хромой древесной лягушки (эти дворняжки выглядели так, что бегать быстрее подобного создания им явно было не под силу), поэтому уселся поудобнее, достал термос и принялся прихлебывать чай. Я только что налил себе вторую чашку, как раздался отчаянный шум и гам. Трава раздвинулась, и что-то темно-бурое размером с приличного бобра кинулось на меня, круто свернуло и запуталось в сети. Джозеф и другой охотник (по-моему, его звали М'ервеги) бросились на зверя, но тот сопротивлялся так отчаянно, что они оба очень скоро оказались на земле. После громких криков и полезных советов мы наконец сумели запихнуть нашу добычу в мешок и убедились, что это действительно оказалась траворезка, причем очень крупная, двух футов в длину, с круглой, похожей на бобровую, мордочкой. По-научному эта крупная крыса называется Praomystullbergitullbergi.