Джейн Спитфайр. Шпионка и чувственная женщина
Шрифт:
– Думаешь, получится? – засомневалась Джейн: авантюра казалась ей слишком уж необычной.
Посол захлопал в ладоши, как маленькая девочка, предвкушая сцену: успех или провал, неважно, – в любом случае он просмакует потом каждую деталь. Джейн слабо запротестовала, утверждая, что она слегка не в форме, но затем дала себя убедить. Это должно было стать самым рискованным приключением в ее жизни. И во многом заманчивым: отдаться человеку, уверенному, что он обладает сразу тремя женщинами. Три стиля в сексе? Легко: Джейн знала больше трехсот.
Следующие несколько часов она провела у себя, вспоминая читанного
– Всего за несколько часов? – изумитесь вы.
Но Джейн Спитфайр была асом быстрого чтения.
Старый Мессия (старый сатир) сидел на постели, занимаясь йогой, одетый только в кимоно. У каждого свои увлечения. В дверь постучали.
– Войдите.
Вошла Джейн, ослепительнее, чем всегда.
– А подруги… близкие? – вздохнул старик.
– Будут. Но сначала хочу поговорить с вами наедине… это очень личное, – и Джейн разделась.
Президент не заставил себя упрашивать. Он схватил шпионку за волосы, грубо, но не без нежности, поцеловал в губы, тяжело дыша, и объявил, что янки – его единственная настоящая любовь. Он не может это сказать в присутствии своих помощников – только с глазу на глаз. Он воспел хвалу тонкому аромату ее тела и тонкости языка Шекспира. Английский язык – так уверял он – был доведен американцами до телеграфного совершенства; им надо было бы оккупировать всю Мексику, всю Америку от края до края, а не только подыскивать места для военных баз; поставить под контроль не только экономику соседних стран, но вообще всю жизнь в них. Ну и так далее. По его словам, он прочел впервые «Дон Кихота» по-английски, так что оригинал показался ему потом довольно бледным…
Президент был, иначе говоря, сражен наповал.
Джейн возбуждала его, как только могла. Он пытался ухватить ее, но женщина ускользала. Старик скинул с себя кимоно и стал голым преследовать Джейн, прыгая по постели. Она сделала вид, что упала на пол, залезла под кровать и попросила минутку времени. Тот согласился. За эту минуту Джейн – единственным зеркалом было ее воображение – с помощью мелких трюков (парик, накладные ресницы и тому подобное) преобразилась в прекрасную и холодную Ирину. Такая же красивая, как Джейн, только ледяная.
Мессия пожелал продолжить увлекательную игру в прятки. Из-под кровати вынырнула Ирина.
– Кто вы?
– Ирина Плисецкая. Я влюбилась в тебя, старый неотесанный мужлан! Хочу заняться с тобой любовью!
– А, это вы близкая подруга… этой самой….
– Именно так.
– Значит вы в курсе.
– В курсе всего!
Президент не заставил себя упрашивать. Он хватал женщину за грудь, за ляжки, целовал ее пупок, уши, в разные места, то повыше, то пониже, и так, между поцелуями, поведал о своем преклонении перед Марксом и Энгельсом, перед Лениным, перед мужеством русского народа и его великого героя маршала Тимошенко, спасшего человечество от бича нацизма и тем самым изменившего ход истории. И воскликнул:
– Будущее за социализмом!
Каждые три-четыре минуты Ирина повторяла:
– Моя любовь. Люблю тебя. Моя любовь. Люблю тебя, – довольно-таки монотонно. Потом, после энергичного совокупления, попросила:
– Один
– Что такое?!
– Мне нужно в ванную. Я забыла о своей диафрагме!
– Давай, моя девочка, возвращайся быстрее… Хочу, чтобы моим единственным наследником стал народ.
Женщина удалилась. Старик, пуская слюни, нервный, возбужденный, проглотил за это время несколько таблеток, три ложки сиропа против кашля, витамины от A до Я, омолаживающий препарат и не забыл о средстве против преждевременного семяизвержения, запив все это полулитром вина – подкрепляющего средства. Он еще не успел проглотить все необходимое, когда на пороге ванной возникла черная богиня, обладательница лучшего тела за всю историю человечества. Потрясающе! Старик едва не упал в обморок.
И снова Джейн!
Как она выкрутилась? Легко: при помощи тонкой черной пленки, плотно прилегавшей к ее телу во всех местах. Никто не отличил бы ее от настоящей негритянки.
– Кто ты, прелестная эфиопка?
– Я Индира, – раздался низкий голос, непохожий на голоса двух других девушек. – Я люблю тебя, потому что ты любишь Индию и все страны третьего мира!
Станиславский пришел бы в восхищение (больше от игры, чем от текста).
– Кто, если не я, придумал эту историю про третий мир? Нам надо соединиться против обоих империализмов, моя крошка! Обрати внимание: соединиться!
Он говорил, хватая «негритянку» за разные места, разглагольствовал, крепко сжимая ее в объятиях. Та не отставала, оказываясь то сверху, то снизу, опять сверху и опять снизу, пуская в ход руки и ноги, пальцы и язык. Взад-вперед, взад-вперед. Беседа не прекращалась, и он объяснял, – а она слушала – что развивающиеся страны, как бараны, должны сойтись в стадо и дать отпор империалистическим волкам, он говорил и вставлял, вставлял.
Истинное безумие. Оба проявили себя очень хорошо. Но внезапно Индира схватила старика за шею, и полились упреки:
– Все это правда! Но ты не покушаешься на экономические интересы империалистов у себя дома – это тоже правда! Ты ничего не конфисковал, ничего не национализировал! Ты позволяешь американцам беспрепятственно закабалять свою страну.
Президент включился в игру:
– Да, признаю, это так. Но зато я создал замечательную ситуацию, при которой рабочие борются исключительно против иностранного капитала!
Словно по мановению волшебной палочки, эфиопка соскользнула с постели. Мессия попытался ее настичь, но уже из-под кровати, с другого края, вылезала соблазнительная, бесподобная Марикита Са, совершенно обнаженная.
– Ах ты злодей! Ты это сделал, чтобы рабочие боролись против нас? Против наших законных империалистических интересов? Негодник! И притворяешься добрым дядюшкой!
На какую-то долю секунды тот застыл в замешательстве. Но хладнокровие тут же вернулось к нему:
– Да, ситуация с рабочим движением у нас замечательная! Она создавалась в интересах буржуазии. Никаких революционных поползновений. Единственная наша забота – увеличение зарплат и продолжительности отпусков. Это отдаляет зловещий призрак коммунизма. Более того: существует множество различных профсоюзов, чтобы рабочие были разделены. Соперничество. Понимаешь? Я сделал так, что рабочий класс в этой стране станет сознательным не раньше, чем через двадцать лет после моей смерти.