Джихан-2
Шрифт:
— Архивариуса, к светлейшему князю! Спешно! — проорал куда-то в пространство вояка, лихо осаживая своего жеребца. — Быстрее!
Княжеский хронограф и архивариус должен быть при господине, записывая его славные деяния. Громогласный молодец швырнул поводья, чуть ли не в лицо папе. Я с огорчением отметил, что отец опять ничего не сделал, чтобы поставить на место молодого нахала. А ведь при князе дружинники называли папу на «вы», Андреем Сергеевичем.
Отец неловко, с третьей попытки, при помощи дяди Федора, под непрерывные понукания гонца и смех других возниц,
— Держись Федора Ивановича, от телеги не отходи, — прокричал он на прощание. — Я скоро вернусь…
Это «скоро» длилось очень долго. Предоставленный самому себе, я стал разглядывать лошадь, которая тащила телегу позади: раздувающиеся ноздри, обречено кивающую, в такт движению, голову, большие глаза, слезящиеся и печальные. Очень скоро это мне прискучило. Я улегся на дно телеги, улетев мыслями в высокое, пронзительно синее, холодное сентябрьское небо над нами.
— Вот, етитская сила, — выдохнул дядя Федор. — Тпру, Маруська, стой. Слыш, малец, — обратился он ко мне, — приехали.
Эти слова донеслись откуда-то издалека из другого, грязного и холодного мира, где несчастные лошади ползут по дорогам, волоча повозки с несмазанными колесами.
— Что случилось? — поинтересовался я поднимаясь.
Стало почти темно. Должно быть я действительно спал.
— А, ничего…. Приплыли, — с досадой ответил дядя Федор.
Впереди было целое скопище телег. Особо нетерпеливые извозчики, пытаясь пробиться вперед, еще больше увеличивали хаос. Лошади ржали, люди ругались. Вокруг только и было слышно: "Куды прешь! Глаза разуй!".
— Там мосток узкий впереди, — произнес возница, доставая кисет и коротенькую, кривую трубку. — Таперича, долго простоим.
— Речка, что — ли?
— Речка… — ворчливо сказал возница. — Канаву, котору проезжали, видел?
— Да.
— Так та канава, противу ентой, которая впереди, как блоха против лошади.
— Да ну?
— Вот те и ну… Мост даже пришлось строить. Когда мы тут в прошлый раз хаживали, в ей трое, таких как я, могли друг на друга встать, и все равно, макушки не было бы видать у верхнего.
— Ну а засыпать?
— Засыпешь, как же, стенки твердые, ровные, что твой желоб. Засыпешь, а через малое время, глядь, снова дыра. Вода сносит. А бока никак не размоет. Они навроде стекла будут.
— А откуда это? — поинтересовался я, крайне заинтересованный.
— Оттеда, — ответил дядька Федор, и лицо у него стало торжественным и серьезным — Сказано в писании: — "И сходили молнии с неба по слову его, и жгли они мертвую плоть предавшихся нечистому".
— Дядя Федя, — вырвалось у меня. — Мне отец другое…
А спохватился и замолчал.
— Нашел кого слушать, ентого антилихента задрипанного. Ты сам посмотри, и устыдись парнек, своего маловерия.
Возница, наконец, закончил манипуляции с трубкой, и ловко выдернув уголек из пузатого, закопченного горшка, заскорузлыми пальцами, раскурил ядреный самосад.
— Только одним глазком взгляну, и назад, — сказал я.
— Валяй, паря, — благодушно разрешил возница. — Только не задерживайся, мало ли чаво.
Я, пользуясь
Повернул. Очень скоро деревья перед глазами разрежились, открыв вид на просеку шириной метров 10–15. Слева от меня была переправа. По предательски потрескивающим бревнам, возницы под уздцы переводили нервничающих лошадей. Издали это выглядело даже забавно. Страх животных, напряжение людей, крики, шум, брань, звуки плети и зуботычин — это пара конных и несколько спешившихся солдат наводили порядок, осаживая нетерпеливых, которым нетерпелось перейти через мостик.
Я внимательно смотрел на то, что дядя Федор называл следом молний от молитв Пророка. Я усмехнулся наивности необразованного мужика. Ведь все знали, что это был след от выстрела джаггернаута — или как иначе его называли жаробоя. Это оружие, носили как автомат или винтовку и стреляли безо всякой Божьей Матери, просто нажимая на спусковой крючок.
Толи Федор пудрил мне мозги, толи действительно не мог поверить, что те невзрачные, похожие на большие ружья железки, которые болтались на плечах Повелителей Огня, могли произвести столь чудовищные разрушения.
Я рассматривал следы от оружия Пророка, до тех пор, пока пласт земли не поехал у меня под ногами. Чтобы не упасть, я сбежал вниз, чувствуя, как подошвы сапог скользят по чему-то твердому, похожему на лед по своей гладкости. В голове вертелась только одна мысль, что тем же путем, без помощи веревки, я подняться не смогу. Мне удалось удержать равновесие и не рухнуть в грязь.
Первое, что бросилось в глаза внизу — это математическая правильность исполинского рва. Он тянулся на многие сотни метров и выходил на открытое место. В его узкой прорези, точно мушка в прицеле на фоне неба, были видны развалины. Я знал, что там когда-то был поселок Киржач. Теперь от него остались только фундаменты домов в траве и эта, укороченная неумолимой силой времени, башня.
Я попытался представить силы, которые проделали эту борозду почти шестиметровой глубины. По дну пробегал ручеек, и мне удалось прикоснуться к основанию, скользкому как лед, и прочному как камень, похожему на темное, непрозрачное стекло. Я сделал несколько безрезультатных попыток, отбить хоть немного этого вещества, постучав рукоятью и острием ножа. Эти геологические изыскания привлекли внимание людей. Возницы стали показывать на меня пальцами и звать дружинников. Я замахал руками, и подошел поближе.
Солдаты прекратили наводить порядок и обратились ко мне, наставив автомат:
— Ты хто есть? А нукось подмайся сюды.
Все это перемежалось поминаниями детородных органов, нехороших женщин и того, что они делали с моей матерью.
Я закричал в ответ, что я сын архивариуса, отец взял меня в поход. Я нечаянно оступился, и упал в овраг. Вылезти сам не могу. Если они меня не вытащат, то я пожалуюсь отцу, а он князю. А кроме того, я скажу лейтенанту Кротову, как меня тут обругали.