Джимми Хиггинс

Синклер Эптон Билл

Внезапно пулеметчик схватился за голову и откинулся назад. Джимми был рядом, пулемет в этот момент строчил вовсю, и как-то само собой получилось, что Джимми занял место упавшего и начал целиться. Правда, он ни разу в жизни еще не стрелял ни из какого оружия, но, как мы уже знаем, он хорошо разбирался в машинах и вообще живо интересовался всем.

Джимми смотрел в прицельную рамку, и вдруг опушка дальнего леса ожила перед ним — из кустов повысыпали и устремились вперед серые фигуры. Они бежали, падали, снова вскакивали и снова бежали.

— lis viennent! [27] —прохрипел солдат, залегший рядом, и Джимми стал поспешно водить пулеметом вправо и влево, посылая огонь туда, где замечал серые фигуры.

Убил ли он кого-нибудь из немцев? Он не был

в этом уверен: наоборот, ему казалось, что он валяет дурака, расстреливая патроны в землю и в воздух. А французик небось думает, что он прекрасно во всем разбирается,— как же, ведь он один из этих замечательных американцев, которые приехали из-за моря спасать «la belle France»! [28] Но немцы-то все-таки падают! Впрочем, это еще ничего не доказывает: может быть, у них такая система атаки? Да и, кроме того, Джимми некогда считать, сколько их упало и сколько снова вскочило на ноги. Джимми видел одно: немцы приближаются, их вое больше и больше, они вот-вот будут здесь. Французы чертыхались, пулемет строчил, не переставая, пока барабан его не раскалился так, что стал обжигать руки. И вдруг — стоп! — замолчал.

27

Они приближаются! (франц.)

28

прекрасную Францию (франц.)

— Saere! [29] — в один голос вырвалось у французов, и они бросились с лихорадочной поспешностью разбирать пулемет, но, не проработав и минуты, один из них прижал руку к боку и, застонав, упал ничком; а в следующий миг Джимми почувствовал резкий удар в левую руку. И когда он попытался приподнять ее, чтобы поглядеть, в чем дело, то увидел, что она как-то странно повисла, а из рукава хлещет кровь!

VII

Последний оставшийся в живых француз не мог дольше этого вынести. Он рванул Джимми за правую руку и закричал:

29

Черт побери! (франц.)

— Venez! Venez! [30] —что, по всей вероятности, было призывом бежать.

Джимми не хотел уходить, но француз что-то быстро-быстро лопотал и тянул его изо всех сил, а Джимми было так нехорошо от боли, что он покорился. По пути они заметили валявшуюся возле убитого солдата винтовку; спутник Джимми схватил ее, отстегнул у мертвого патронташ и залег позади большого камня. Тут Джимми вспомнил про свой револьвер; он вынул его и протянул французу, мотая головой и приговаривая:

30

Пойдем! Пойдем! (франц.)

— Не знаю! Стрелять не знаю! — Он, очевидно, полагал, что ломаную речь француз скорее поймет, чем если бы он сказал: «Не знаю, как из него стрелять». Но француз догадался обо всем по его знакам и показал Джимми, как надо нажимать на спусковой крючок револьвера. Затем он торопливо оторвал от рубашки Джимми рукав и, вытащив бинт из своей полевой сумки, туго забинтовал ему руку. Покончив с этим, он привстал из-за камня и, посылая бошам энергичные проклятия, принялся палить из винтовки. Расхрабрившись, Джимми выглянул тоже. Серые фигуры были теперь совсем близко: конечно, это немцы — он узнал их, вот такие же они были и на картинках. Они бежали к нему, стреляя на ходу, и Джимми, зажмурившись, выстрелил — он боялся револьвера. Убедившись, что ничего страшного не случилось, он выстрелил еще раз — теперь |уже с открытыми глазами, так как заметил здоровенного немца, бежавшего прямо на него с искаженным от ярости лицом. Намерение врага было очевидно: сейчас он бросится к Джимми и проткнет его своим острым штыком; в этот миг все пацифистские доводы вылетели из головы Джимми — он выстрелил и ощутил кровожадное торжество, когда немец упал.

Позади тоже слышалась пальба: видно, в лесу засело много французов, и врагу это наступление давалось нелегко.

Новый товарищ Джимми опять схватил его за руку и увлек в чащу. Пробежав около ста ярдов, они очутились возле воронки от снаряда, в которой сидело с полдюжины французов. Джимми сделал неловкий шаг и свалился прямо к ним; французы что-то затараторили по его адресу, потом дали ему патронов, и он стал палить вместе с ними по наступающим немцам. Пуля вырвала клок волос у него на виске, от свиста шрапнели чуть не лопались барабанные перепонки, но Джимми стрелял и стрелял, не обращая ни на что внимания, предаваясь этому занятию всей душой — будь что будет, а он этих бошей должен остановить! Вместе с пятеркой французов, двое из которых были ранены, он в течение целого часа удерживал воронку. Один француз сбегал куда-то и притащил кучу патронов; он зарядил для Джимми винтовку и положил ее перед ним так, чтобы тот мог действовать одной рукой. И Джимми продолжал стрелять — полумертвый, полуслепой, полузадохшийся от порохового дыма. Проклятые боши снова бросились в атаку, и теперь все, кто был в засаде, поняли: это — конец. На них двигалось целое полчище серых фигур, а пули так и сыпались градом. Джимми решил подпустить врага настолько близко, чтобы бить без промаха; он присел на корточки, поглядывая на француза, лежавшего с простреленной грудью,— жизнь покидала бедного малого вместе с кровью, хлеставшей из раны. Но когда настал момент, Джимми поднялся во весь рост и расстрелял свои патроны. Однако не все немцы были перебиты, и они по прежнему рвались вперед.

Внезапно Джимми почувствовал смертельную усталость и полное безразличие ко всему. Он сполз на колени и вдруг увидел над краем воронки грузную фигуру немца с винтовкой наперевес. Джимми зажмурился, ожидая выстрела, но тут немец сорвался вниз и всей своей тяжестью придавил его.

Джимми был уверен, что он уже мертв. Он лежал и думал: может, вот так и бывает, когда тело мертво, а душа живет? Но все вокруг не походило ни на рай, ни на ад в его представлении, и мало-помалу он сообразил, что немец корчится и стонет. Джимми с трудом высвободился из-под него и посмотрел на небо. В этот миг над воронкой появился другой немец и тоже с размаху грохнулся вниз, больно задев Джимми по лицу.

Несомненно, кто-то где-то занялся этими немцами! Джимми лежал, не двигаясь, и в душе его затеплился слабый огонек надежды. Стрельба разгоралась, бой длился еще минут десять — пятнадцать, но у Джимми не было сил приподняться и посмотреть, что там происходит. Вдруг послышался топот ног. Джимми обвел взглядом яму и увидел двух солдат, прыгающих к нему вниз. Сердце его так и встрепенулось от радости — янки!

VIII

Так точно, два американских солдата! Джимми перевидал их столько тысяч, что не мог ошибиться! По сравнению с потрепанными французами, эти были, словно с модной картинки: гладко выбритые лица, длинные подбородки, тонкие губы и сотни других деталей, которые убеждали, что родина — это родина и нет ничего краше ее в целом свете! О, как по-деловому было рассчитано каждое движение у этих солдат с модной картинки! Без единого слова, даже не оглядевшись кругом, они спрыгнули в яму, высунули наружу винтовки и приступили к делу. Можно было не следить за результатами — выражение их лиц ясно говорило, что они попадают в цель!

Подошли еще двое и тоже прыгнули в яму. Даже не кивнув никому, они выбрали себе место и начали стрелять, а когда стали иссякать патроны, один из них высунулся наружу и позвал кого-то,— мигом прибежал солдат с полной сумкой патронов.

Потом явились еще трое с винтовками. Очевидно, немцев оставалось не так много, потому что эти уже позволили себе переброситься несколькими словами.

— Дали приказ удерживать позиции,—заметил один.— Черт бы их побрал...

— Вон там видите—фрицы?—перебил второй.— Ну-ка, возьмем их на мушку!

— Мне что сейчас, что после! — отозвался третий.

— Ступай перевяжи себе сначала палец,— посоветовал ему первый, но тот лишь огрызнулся:

— Иди свои перевязывай! — Потом, бросив взгляд вокруг, он заметил Джимми: — Вот те на, янки! Ты что тут делаешь?

— Я механик по мотоциклам,— сказал Джимми,— но меня послали доставить на батарею карты. Только, по-моему, ее уже давно взяли немцы.

— Ты что, ранен?

— Да так, чуть-чуть,— извиняющимся тоном ответил Джимми.— Но это давно было.