Джип, ноутбук, прошлое
Шрифт:
Руслан возился с автомобилем на основе УАЗа. Вернее, так как УАЗ повторить на базе 1910 годов было невозможно, они с Фрезе общим мозговым штурмом пришли к идее автомобиля, более напоминавшего первые джипы Второй мировой, некую помесь «доджа» и «виллиса». Стимпанковская струнка в душе робко предлагала нечто вроде парового «роллс-ройса», но была безжалостно задавлена суровой реальностью: отчаянно дымящая и пыхтящая машина, прыгающая по полю, – отличная мишень.
Пока что автомобиль существовал в единственном экземпляре. Вернее, даже в пятипроцентном экземпляре: фактически он состоял из чертежей, исчерканных
Модель, впрочем, тоже выглядела как деревянная рама, с примерными размерами будущего автомобиля. Примерными, потому что все упиралось в двигатель, которого не было.
В пламенной патриотической речи господин Фрезе все-таки чуточку приукрасил ситуацию с «полностью отечественным автомобилем». Требуемых двигателей в России 1910 года все-таки не делали. Фрезе обещал с кем-то поговорить, но пока дело стояло глухо. Не делали подшипников, да и электропроводку от филиала «Сименса» в Санкт-Петербурге назвать отечественной тоже как-то было сложно. Впрочем, до электропроводки еще было далеко, как до русско-японской границы. Кстати, здесь это выражение имело вполне конкретный смысл: русско-японская граница после войны с Японией проходила через Сахалин.
Правда, был и повод для некой гордости собой. Нарастали продажи канистр, уже называемых в народе «фрезе» или «фрезами», по фамилии производителя, отштампованной на боку. Петру Александровичу даже пришлось расширить штат жестянщиков.
В один из октябрьских дней Руслана позабавила короткая заметка в «Новом времени». Исполненный патриотического запала автор заметки сокрушался по поводу засилья всего немецкого и приводил канистры в качестве очевидного примера засилья. Почему, вопрошал автор, этот удобный предмет, придуманный в России и в России же производимый, носит немецкое имя? Не пора ли восстановить справедливость и вместо чуждого немецкого имени дать «фрезам» исконно русское название? Например… Тут автора почему-то заносило в Древнюю Русь, и предлагались названия вроде «кади» или «корца».
Так как пикетов с транспарантами у фабрики не наблюдалось, Фрезе и Лазаревич пожали плечами и ничего не поменяли.
Тем более что основную массу денег они начали получать от продажи патентов.
Единственное, что уже точно было сделано к автомобилю, – колеса, до сих пор вызывавшие у Руслана нервный тик. Каучуковые, узкие – широкие шины просто лопались, – с низким рельефом: высокий из-за мягкости каучука просто отрывался бы при движении. И даже на такие колеса они уже умудрились подать десяток патентов.
Казалось бы, ну чего в обычном колесе может быть такого? Руслан тоже так думал.
Штампованные диски. Сейчас, в 1910 году, колеса напоминали велосипедные, блестя множеством спиц. Которые нужно сделать, натянуть, укрепить. А штампованные делались одним ударом штампа. Ну почти одним. Первый патент.
Способ крепления колес на четыре болта и две шпильки. Второй патент.
Цепи противоскольжения. Когда Руслан увидел высоту протектора, он сразу понял, что ни о какой проходимости не пойдет и речи. Не то что о повышенной: эти колеса будут буксовать даже на сырой траве. Третий патент.
Внутренний корд. Мастера с «Дукса» очень заинтересовались этой идеей и даже пытались
Ну и по мелочи: колпачки с хвостовиками для вывинчивания ниппелей, резиновые «грибки» для заклеивания проколов…
Правда, если уж есть мед вместе с дегтем, продать Фрезе удалось только две лицензии на патент: «Дуксу» на корд и несколько лицензий кузовным мастерским, на зеркала заднего вида. Уж очень простая и легкоосуществимая идея, так что теперь в газетах нет-нет да и попадалось объявление вроде: «Новинка! Зеркало для автомобиля! Нет нужды оглядываться во время движения!»
Ноутбук постоянно был оккупирован Аней, тосковавшей и скучающей. Теперь она целыми днями просиживала за ним, читая книги одну за другой и рисуя по очереди эльфов и орков в альбоме.
Оживлялась девочка разве что на выходных, когда появлялась возможность встретиться и поговорить со своим приятелем Володей. О чем они там болтали, Аня не рассказывала, разве только упомянула, что отец Володи служит околоточным надзирателем, то есть кем-то вроде участкового.
Юля все же не стала возвращаться к своей идее изменения истории и непременной победы в Первой мировой. Во-первых, Руслан строго-настрого запретил ей даже приближаться к любым людям, имеющим хоть какое-то отношение к государственной службе. Во-вторых, она опасалась, что в случае активизации деятельности по изменению истории все-таки появится патруль времени. Ведь кто убил Мациевича, до сих пор точно неизвестно. Правда, с Котельниковым ничего не случилось, несмотря на то что они подкинули ему идею насчет парашюта. Однако пока было неясно, уловил ли он вообще эту идею. Может, потому и жив, что не уловил. Ну и наконец, Юля пока не смогла придумать, как что-то менять в истории – внедрять те же танки – с учетом вышеназванных условий.
Деятельная натура госпожи Лазаревич не позволяла долго сидеть без действия, так что Юля очень скоро придумала себе занятие.
– Руслан, – сказала она как-то в конце октября за завтраком, – я тут подумала…
– Смотри не увлекайся, – пошутил он. – А то привыкнешь.
– Руслан!
– Юля! Ну что ты там подумала?
– Вот смотри. Мы – в прошлом.
– Ну?
– Здесь живет множество людей, исторических личностей, которые уже известны или станут известны в будущем. Давай находить таких людей.
– Зачем?
– Будем собирать у них автографы.
– Юля, ты же никогда ничем таким не увлекалась.
– Ну одно дело автограф какой-нибудь певицы Альбины или Изабеллы, которую через неделю не вспомнят, и совсем другое, скажем, собственноручно подписанная картина Гитлера. Представляешь, сколько можно будет получить лет через тридцать за картину Гитлера с надписью «Дорогой Юле на добрую память»?
– Лет через тридцать? Представляю. Десять лет без права переписки.
– Ну не Гитлера, ну не картину. Скажем, просто автограф художника. Репина, например…