Джон Голсуорси. Собрание сочинений в 16 томах. Том 13
Шрифт:
Бывший № 299, с книгой под мышкой, большими легкими шагами прошел под окном, у которого стояли мать и сын.
__ Не может быть, чтобы он не видел нас. А прошел как мимо пустого места!
2
Бывший № 299 с книгой под мышкой вошел в Кью-Гарденс и сел на скамейку. Бонна с тремя детьми подошла и уселась рядом.
— Питер, Джоан и Майкл, — сказал бывший № 299, - имена очень модные.
Воспитательница беспокойно заерзала на месте: этот джентльмен
— Чему вы их обучаете?
— Чтению, письму, счету, сэр, и рассказываю из библии.
— А дети умные?.. М-да, не очень. Правдивы?.. Нет! Ну да, дети никогда не бывают правдивыми.
Бонна нервно сжала руки.
— Питер, — сказала она, — где твой мяч? Пойдемте поищем его.
— Да он у меня, мисс Сомерс.
— А! Все равно, здесь очень свежо. Идем.
Она ушла, и Питер, Джоан и Майкл поплелись за ней.
Бывший № 299 продолжал улыбаться. Китайский мопс, тащивший за собой пожилую толстую даму, подошел и обнюхал его брюки.
— Это он чует запах моей кошки, — пояснил бывший № 299. — Кошки и собаки любят, знаете ли…
Подхватив своего мопса и держа его под мышкой, как шотландскую волынку, толстая дама, переваливаясь, словно встревоженная гусыня, поспешила уйти.
Прошло несколько минут. Рабочий с женой сели на скамейку полюбоваться Пагодой.
— Любопытное строение! — сказал бывший № 299.
— Да! — отозвался рабочий. — Говорят, японское.
— Китайское, мой друг. Хороший народ китайцы. Никакого уважения к человеческой жизни.
— Что такое? Хороший… Так вы сказали…
— Именно так.
— Гм!..
Жена рабочего выглянула из-за него.
— Пошли, Джон! Тут мне солнце в глаза.
Рабочий встал.
— Хороший народ, вы сказали? Вот как?
— Да.
Жена потянула рабочего за рукав.
— Ну, перестань ввязываться в споры с незнакомым. Идем!
И она увела мужа.
Часы пробили двенадцать. Бывший № 299 поднялся и вышел из сада. Пройдя мимо нескольких домиков, он позвонил у входа в маленькую мастерскую.
— Если ваш отец все еще не видит, я бы почитал ему, как бывало.
— Пожалуйте, сэр. Отец ослеп навсегда.
— Так я и полагал.
На диване под красными султанами раскрашенного ковыля сидел невысокий, коренастый мужчина и вырезал из дерева статуэтку. Он засопел и обратил невидящие глаза в сторону гостя. Все черты его квадратного лица, казалось, говорили: «Меня не сломишь».
— Что вы вырезаете? — спросил бывший № 299.
— Сегодня канун рождества, вот я и вырезаю Христа. Они у меня довольно хорошо получаются. Хотите этого?
— Спасибо.
— До конца бодро держался наш господь, не так ли? «Люби ближнего, как самого себя!» Значит, надо любить и себя. И он себя любил, думается мне. Впрочем, я не осуждаю его за это.
— Пожалуй, легче любить ближних, когда их не видишь, верно?
— Что, что? Разрешите мне ощупать ваше лицо. Это мне здорово поможет справиться с моим деревянным Христом. Я их стараюсь делать похожими
Бывший № 299 нагнулся, и слепой ощупал его лицо кончиками пальцев.
— Высокие скулы, глаза сидят глубоко, надбровья совсем особенные, лоб невысокий, волосы густые. От скул идут вниз две впадины, нос тонкий, с горбинкой, подбородок острый. Усов нет. Вы улыбаетесь, не так ли? А зубы у вас свои? Надо вам сказать, вы замечательная модель. Я не всегда делаю Христа с бородой. Как вам угодно, чтобы он висел или нес крест?
— Как хотите. А свое лицо вы когда-нибудь копировали?
— Не для него. Вот для героев и государственных деятелей я гожусь. Свое лицо я придал капитану Скотту. У меня тип лица более задиристый, а у вас оно суровое и немного пронзительное, подходит для святых, мучеников и им подобных. Я еще разок пройдусь по вашему лицу, тогда мне будет все ясно. Так — острый кадык, одно плечо слегка перекошено, уши немного торчат. Вы довольно высокий и худой, да? При ходьбе выбрасываете ноги? Дайте на минутку вашу руку. Наверно, вы грызете ногти. Глаза голубые, а? И в середине такие светлые точки, да? Волосы у вас до того, как начали седеть, были рыжеватые, угадал? Ну, вот спасибо, очень вам обязан. А теперь, если желаете почитать, читайте, а я буду работать.
Бывший № 299 открыл книгу:
— «…Но вот однажды Гедлибергу не посчастливилось, он оскорбил проезжего, возможно, даже не подозревая об этом и уж, разумеется, не жалея о содеянном, ибо Гедлиберг был сам себе голова, и его мало тревожило, что о нем думают всякие чужаки. Однако на сей раз следовало бы сделать исключение, так как по натуре своей человек этот был зол и мстителен…»
— Ага! — воскликнул с чувством слепой. — Вот то-то и оно. Кстати, о чувствах, почему вы ко мне так по-дружески относитесь, позвольте вас спросить?
— Я могу на вас смотреть, мой друг, а вы меня не видите.
— Ха! А как у вас со всеми остальными?
— Они могут смотреть на меня, а я могу их не видеть.
— Понятно! Мизантропия. Есть причины для этого?
— Тюрьма.
— Ого! Изгнанник, отвергнутый людьми.
— Скорее наоборот.
Слепой перестал резать и выдалбливать.
— Я люблю независимость, — сказал он. — Мне нравится человек, который способен идти своим путем. Наблюдали когда-нибудь кошек? Люди большей частью подобны собакам, и редко попадается человек, похожий на кошку. А за что вы попали туда? Не слишком бесцеремонный вопрос?
— Я медик.
— Вот как! Скажите, что принимать, когда жжет под сердцем?
— А это смотря отчего жжет.
— Понимаю, что вы хотите сказать. Когда я стал слепнуть, у меня ужасно жгло в сердце. Но я перетерпел это. Что толку? Хуже этого уже не бывает, и потому чувствуешь себя вроде как застрахованным.
— Вы правы, — сказал бывший № 299 и встал.
Слепой повернулся к нему.
— Вы сейчас улыбаетесь? — спросил он. — Дайте мне, пожалуйста, еще раз ощупать ваше лицо, когда вы улыбаетесь, а?