Джон Голсуорси. Собрание сочинений в 16 томах. Том 15

Голсуорси Джон

Энн. А вы справлялись на почте?

Инспектор (язвительно). Еще бы! Опущено в ящик, изъято и отправлено в одиннадцать вечера заспанным почтовым чиновником! Такое письмо, мэм, удается разыскать разве что на экране кинематографа.

Полковник Роуленд. Ступай, Энн.

Энн смотрит на него и уходит в дверь направо. Взгляд инспектора перебегает с рослой фигуры полковника, который стоит справа от него, на маленькую, сухонькую фигурку, стоящую слева.

Полковник

Роуленд. Послушайте, инспектор, вы ведь служили в армии, были когда-то солдатом, ну подумайте сами…

Инспектор. Вот уж этого нам в армии не разрешалось, сэр.

Полковник Роуленд. Ну попробуйте все-таки… Мой зять был в связи с этой девушкой, и, как бы ни поступила моя дочь, это не имело никакого отношения к его смерти.

Леди Моркомб. Эта бедная глупенькая девочка просто преклонялась перед ним. Уж она-то никак не может быть причиной.

Полковник Роуленд. Никто из них, согласитесь, инспектор.

Инспектор. Вы хотите, чтобы я после двухдневного розыска представил донесение об этом деле, не приведя ни единого факта, который позволил бы установить причину самоубийства человека, известного всей стране? Ну, я вам только одно могу сказать: будь я на месте коронера и публики, я бы таким донесением не удовлетворился.

Полковник Роуленд. Но зачем же припутывать к делу то, что не имеет к нему никакого касательства?

Инспектор. Не мне судить о том, что к чему имеет касательство, а что нет. Вы, верно, плохо представляете себе, что такое публичное следствие. Коронер спросит: когда, где имел место случай насильственной смерти, от чего наступила смерть и если установлено самоубийство, в каком состоянии оно было совершено. Вот это мне и надлежит выявить, его состояние, да так, чтоб все было ясно, а то, о чем мы говорим, это единственные факты, которые могли его на это толкнуть.

Леди Моркомб. А меня разве утешит то, что вы выясните его состояние? Для меня, инспектор, единственное облегчение в том, что никто не посмеет отозваться небрежительно о моем сыне после его смерти.

Инспектор (пожимая плечами). Обычное дело, миледи, так уж у нас заведено. Считается, что человеку, если он в здравом уме, не пристало лишать себя жизни.

Леди Моркомб. А что же, эти факты свидетельствуют о здравом уме или о невменяемости?

Инспектор. Каверзный вопрос, миледи.

Леди Моркомб. Каверзный! Лишиться единственного сына! Ведь это все равно, что света божьего лишиться. Каверзный!

Инспектор (упрямо). Я очень сожалею… Но…

Полковник Роуленд. Право, инспектор, я считал вас более здравомыслящим человеком!

Инспектор (сухо). У меня достаточно здравомыслия, чтобы выполнить свой долг, полковник.

Полковник Роуленд. Долг! Без всякой надобности устраивать такую сенсацию! Вы же видите, каково это для леди Моркомб! А для меня — что мне вам говорить, моя дочь для меня все, — каково мне

смотреть, как ее будут позорить у меня на глазах. Единственная дочь, и ее будут обливать грязью в газетах. И это следствие, где все на нее будут глазеть, — толпы женщин, которые упиваются этим зрелищем. Мне говорили, что на всех судебных процессах, будь то убийство или развод, зал ломится от публики, масса разряженных женщин в шелках и мехах! А ведь это еще хуже, чем развод. Он, бедный, уже лежал мертвый, когда она пришла от…

Леди Моркомб. Полковник Роуленд всю свою жизнь отдал на службу родине: он был трижды ранен. А мой сын — это был человек самоотверженной храбрости! И вы хотите перед всеми очернить его имя?

Инспектор (прочувствованно). Можете мне поверить, миледи, я глубоко сочувствую вам обоим. Конечно, это всегда очень тяжело для семьи. Но не кажется ли вам, что вы несколько преувеличиваете. Ну, задели немножко личную жизнь, — в наше время какое это имеет значение?

Леди Моркомб (с непередаваемым достоинством). Мы наше время пережили, а это — лучше бы нам умереть, чем дожить до него. Оставим, полковник; его все равно не переубедишь. Что бы мы с вами ни говорили, он будет стоять на своем.

Инспектор (живо). Не я, миледи, закон! Вот будь у меня это письмо, все могло бы обернуться по-другому.

Леди Моркомб. Мне кажется, никто из них не получал этого письма.

Инспектор (пожимая плечами). Будьте покойны, кто-то из них получил. Ну, у нас еще полдня впереди, до свидания.

Кланяется, сначала леди Моркомб, затем полковнику; никто из них не отвечает.

Он огорченно покачивает головой и уходит. Наступает молчание.

Полковник Роуленд. Может быть, эта девица получила письмо?

Леди Моркомб. Нет, я уверена, что она говорила правду.

Полковник Роуленд. И Энн тоже ручается.

Леди Моркомб. Мы как в тенетах. Полковник Роуленд, неужели вы, с вашим влиянием, не можете прекратить это?

Полковник Роуленд. Я? Я никто. В архив сдан. Попробую поговорить с моими поверенными, но, честное слово, я не представляю себе, что они теперь могут сделать.

Леди Моркомб. Попробуйте. Попытайтесь. Простите меня за то, что я вам наговорила.

Полковник Роуленд. Я понимаю, я все понимаю. Мой бедный друг!

Берет ее руку, подносит к губам, идет через комнату к двери направо и уходит. Леди Моркомб, оставшись одна, в смятении бродит по комнате. Она слышит, как захлопнулась входная дверь, подходит к окну, чуть-чуть откидывает штору и провожает взглядом уходящего полковника, потом поворачивается и стоит, глядя на кресло и схватившись рукой за лоб. В дверь слева входит Энн. Она в шляпе, в руках небольшой чемодан. Увидев ее, леди Моркомб опускает руку и отходит от кресла.