Джон Кипящий Котелок
Шрифт:
Я отправился в тюрьму.
Дэнни Джунипер был мертв, и, наверное, немногие сказали бы, что он не заслуживал смерти. Трагедия была в том, что он умер прежде, чем смог оказать людям неоценимую услугу и тем самым искупить хотя бы часть своих грехов. Разумеется, от этого на душе у меня было нелегко, но мои терзания стали в десять раз сильнее, когда я оказался у изголовья умирающего Кеньона.
Он был ранен в грудь, быстро угасал и уже очень преобразился. Зная, что его ждет, Том держался с невероятным мужеством, ни о чем не просил, ни о чем не сожалел. Страхи и тревоги, одолевавшие Кеньона,
Меня, невольного виновника его погибели, Том встретил со всепрощающей улыбкой, слабо пожал руку.
Разумеется, мне было небезразлично, что станут говорить в Эмити о моей чудовищной промашке. Долго волноваться не пришлось. К моему изумлению, никто не усмотрел за мной никакой вины. Жители городка просто-напросто еще больше укрепились во мнении, что Красный Коршун дьявольски хитер и схватить его поможет разве что чудо.
Я не стал осматривать крышу соседнего дома, с которой, как говорили, убийца перепрыгнул на кровлю тюрьмы. Но другие тщательно изучили место преступления и утверждали, что обнаружили отчетливые следы там, где он разбегался для прыжка. На обратном пути преступник, видимо, едва не сорвался и сильно погнул карниз соседней крыши. Ну а проникнув на чердак тюрьмы, легко обнаружил дверцу в полу, столь любезно открытую мной. Оставалось лишь одним махом убрать свидетеля, чьи показания грозили шайке большими неприятностями, и поквитаться с человеком, дерзнувшим перейти ей дорогу.
Правда, не удалось установить, где именно он потом приземлился, однако это было уже не столь важно с учетом показаний Грешама, который по чистой случайности выбрался на крышу, чтобы охранять единственный незащищенный доступ в здание, где и увидел убегающего негодяя.
По словам Питера, преступник был велик ростом и широк в плечах. Но двигался с таким проворством, каким люди обладают лишь в юности. Данное обстоятельство указывало на то, что им вряд ли был Красный Коршун собственной персоной, поскольку по всем нашим расчетам, это был человек преклонного возраста. Кроме того, незнакомец был в обычном костюме, между тем как Красный Коршун по такому случаю, скорее всего, оказался бы лишь в набедренной повязке.
Все эти детали лишний раз доказывали, что в городе полно его шпионов. Только два человека знали, что готовилось в тот вечер в тюрьме, — Том Кеньон и его супруга. Грешаму я сказал об этом в самый последний момент, да и немыслимо было, чтобы он проболтался. До самого допроса Том Кеньон не отходил от меня ни на шаг, так что в разглашении тайны могла быть виновна одна лишь миссис Кеньон. Однако, когда я пришел к вдове и потребовал ее в этом сознаться, она с рыданиями отрицала свою вину.
Я оставил ее в покое. Видит Бог, бедная женщина и так получила страшный урок. Затем я отправился в гостиницу, где проспал остаток ночи глубоким сном. А когда проснулся, в моей комнате опять сидел Доктор.
По своему обыкновению, он жевал табак и, увидев, что я открыл глаза, молча предложил мне пару листьев. Я сел в постели и потряс головой.
— Что слышно? — был мой первый вопрос.
— Большой опять уехал, — коротко сообщил Доктор.
Это была грустная весть. Я надеялся, что
«Дорогой Шерберн!
Мне снова приходится уехать. Не смогу спокойно спать, пока не доберусь до этого проклятого индейца. А может, Дженни Лэнгхорн права и он вовсе не индеец? Говорят, перед смертью бедняга Джунипер сказал, что Красный Коршун не краснокожий. Возможно, они оба правы, а я долго заблуждался. Поэтому сейчас меня терзают сомнения. Ведь если Красный Коршун не индеец, то я охочусь не за тем человеком, который пять лет назад обрек на мучительную смерть моего бедного брата.
Хочу предпринять последнюю отчаянную попытку что-либо выяснить и сию минуту верю, что она увенчается успехом!»
Это было все.
— Видно, Грешам почти не спал? — поинтересовался я.
— Да, глаз не сомкнул, — подтвердил Доктор.
— Это он вам велел сюда прийти?
— Попросил тебя поддержать. Я сказал ему, что парню из Луизианы не нужна ничья поддержка, хотя пара теплых слов тебе, конечно, не помешает. А потом он унесся как угорелый, видно, очень торопился.
— Доктор, а вы не слышали, что говорят в городе?
— О тебе?
— Да.
— А то, что ты, должно быть, владеешь колдовством, раз тебе удалось что-то вытянуть из Джунипера.
— И это все?
— Все.
С минуту я размышлял. Все-таки услышанная новость казалась странной. Я ожидал, что после столь грубой оплошности меня окружат презрением. Однако не принял во внимание немаловажный факт, что для местного народца человеческая жизнь во все времена стоила столько же, сколько для других — в военное время.
Доктор спустился вниз вместе со мной.
— Главное, — заметил он по пути, — делай вид, что между тобою и Красным Коршуном дело еще не кончено. Держись так, будто у тебя в рукаве припрятана пара тузов.
Я понял его и содрогнулся. Я и так уже изрядно поводил ребят за нос, но после того, что случилось с Джунипером и Томом Кеньоном, у меня пропала всякая охота к дешевому актерству.
Тем не менее Доктор был абсолютно прав. Та роль, которую я исполнял с момента моего назначения управляющим салуна, и казино, и отеля, не допускала каких-либо промахов, никто не должен был видеть, что меня обвели вокруг пальца.
В это утро в салуне не было ни души, если не считать Сэма, который от нечего делать протирал стаканы.
Заслышав мои шаги, он повернул голову и тотчас уперся руками в стойку, приняв традиционную позу бармена, желающего выяснить, что изволит пить посетитель. Я посмотрел по сторонам, затем убедился, что никто не стоит под окнами, и шепотом попросил у него бутылку имбирного лимонада.
Он налил большой стакан и держал его под стойкой, пока не прекратилось шипение напитка, поэтому, когда я притронулся к нему, со стороны можно было подумать, будто выпиваю мою обычную порцию виски. Я облокотился на стойку и стал пить маленькими глотками, радуясь, что сегодня мне уже не придется тешить публику фокусами с холодным чаем.