Джонатан Стрендж и мистер Норрелл
Шрифт:
Джентльмен ответил ему на том же наречии, потом беззаботно рассмеялся и помахал рукой, словно предлагая не задерживаться надолго.
Волк бросил на джентльмена укоризненный взгляд и побежал дальше.
— Он просил меня спасти его, — объяснил джентльмен.
— Почему же вы этого не сделали, сэр? Ужасно видеть, как погибают эти благородные создания!
— Добросердечный Стивен! — нежно произнес джентльмен. Однако волка он так и не спас.
Стивену охота на волков совсем не понравилась. Действительно, охотники демонстрировали отвагу, а собаки — верность и пыл; однако со смерти Фиренцы прошло совсем
— Неужто? — воскликнул джентльмен. — Какая неожиданность!
— А вам приходилось слышать это пророчество раньше, сэр?
— Да. Разумеется! Я хорошо его знаю. Как, впрочем, и все мои сородичи. Это пророчество… — Здесь джентльмен произнес слово, которого Стивен не смог разобрать [114] , — …которого ты лучше знаешь под его английским именем Джон Аскгласс, Король-ворон. Одного не понимаю: как эти слова сохранились в Англии. Мне казалось, что англичане больше не интересуются подобными вещами.
114
Возможно, это было имя Короля-ворона на языке сидов, которое, как полагал Джонатан Стрендж, означало «Скворец».
— Безымянный раб! Ведь это я, сэр? А пророчество, судя по всему, обещает мне корону!
— Ну, разумеется, ты обязательно станешь королем! Я уже говорил, а в таких делах я никогда не ошибаюсь. Однако при всей моей любви к тебе, Стивен, пророчество тебя не касается. Король вспоминает, как он вошел в три своих королевства — одно в Англии, второе в Стране фей, третье в аду. Под безымянным рабом он разумеет себя. Он был безымянным рабом в Стране фей, маленьким христианским ребенком в бруге, похищенным из Англии злым эльфом.
Стивен ощутил странное разочарование, хоть и сам не понимал, почему. В конце концов, ему ведь не хотелось быть королем какой бы то ни было страны. Он не англичанин. Не африканец. У него нет родины. Просто слова Винкулюса на время принесли ощущение принадлежности к чему-то. Ему показалось, будто он — часть некоего плана, и для него существует цель. Однако все оказалось самообольщением.
48
Гравюры
Конец февраля — март 1816
— Вы изменились. Я поражен.
— Неужто? Странно. Возможно, немного похудел, но никаких серьезных изменений не ощущаю.
— Да нет, изменения не во внешности, они в выражении лица, в настроении, в… в чем-то неуловимом.
Стрендж улыбнулся. Вернее, он слегка искривил что-то в лице, и сэр Уолтер счел это улыбкой. Сэр Уолтер не мог вспомнить, как Стрендж улыбался раньше.
— Дело в черной одежде, — заметил волшебник. — Я словно отстал от похоронной процессии и теперь обречен бродить по городу, пугая людей напоминанием о смерти.
Они сидели в Ковент-гардене, в кофейне «Бедфорд». Сэр Уолтер выбрал это место за то, что в прежние дни они здесь нередко веселились. Он надеялся, что воспоминания немного ободрят Стренджа.
Едва войдя в кофейню, сэр Уолтер тут же заметил, что Стрендж лихорадочно строчит в блокноте. Показав на блокнот, он поинтересовался:
— Так вы не бросили заниматься магией?
Стрендж только рассмеялся.
Сэр Уолтер расценил смех как утвердительный ответ и обрадовался. Сэр Уолтер считал, что человеку необходимо иметь постоянное занятие. Полезная деятельность способна вылечить многие недуги, с которыми иные средства не справляются. Однако сам смех ему не понравился — резкий, горький, совсем не похожий на прежний смех Стренджа.
— Просто вы говорили… — начал он.
— О, я много чего говорил! Мне в голову приходили самые странные мысли. Большое горе, как любые сильные переживания, может вызвать умопомешательство. Сказать по правде, некоторое время я был не в себе. Как говорится, тронулся рассудком. Сейчас, как видите, все это в прошлом.
Однако сэр Уолтер ничего такого не видел.
В некоторых отношениях Стрендж оставался прежним. Так же часто улыбался (хотя и не точно такой же улыбкой). Говорил тем же ироническим тоном (хотя складывалось впечатление, что он сам не осознает своих слов). И речь, и лицо оставались такими же, какими их помнили друзья, с одной лишь разницей — сам человек, казалось, играет роль себя прежнего, тогда как и мысли, и сердце где-то далеко. Стрендж смотрел на окружающих, прикрывшись саркастической улыбкой, и никто не знал, о чем он думает. Сейчас он больше, чем когда бы то ни было, походил на волшебника. Странно, непонятное дело: он стал больше походить на Норрелла.
На безымянном пальце левой руки Стрендж носил траурный перстень с тоненькой прядкой каштановых волос внутри. Сэр Уолтер заметил, что он постоянно до него дотрагивается и время от времени поворачивает.
Они заказали плотный обед: черепаховый суп, три или четыре бифштекса, жирную ногу молодого гуся, миноги, устрицы в раковинах и немного свекольного салата.
— Я рад возвращению, — признался Стрендж. — Теперь, когда я здесь, постараюсь доставить кое-кому как можно больше хлопот. Норрелл слишком долго делал все, что хотел..
— Он и так начинает биться в конвульсиях всякий раз, как слышит о вашей книге. Постоянно всех спрашивает, о чем вы пишете.
— Да, но книга — только начало! Да и закончу я ее не раньше, чем через несколько месяцев. Мы затеяли новый журнал. Меррей хочет чтобы он вышел как можно скорее. Естественно, это будет издание исключительно высокого качества. Журнал будет называться «Фамулюс» [115] и публиковать МОИ взгляды на магию.
115
Famulus — латинское слово, обозначающее слугу, особенно слугу волшебника.