Джонатан Стрендж и мистер Норрелл
Шрифт:
Стрендж отвечал, что полностью с ней согласен: он и сам вынашивал планы найти себе достойное дело. Планы были не то чтобы дурны. В разное время Стрендж думал, что станет покровителем какого-нибудь непризнанного поэта, займется изучением права или окаменелостей на пляже в Лайм-Риджисе, начнет собирать кованые изделия, изучит технологию плавки, отыщет одного приятеля, который расскажет ему о новейших способах ведения сельского хозяйства, посвятит себя теологии и дочитает, наконец, ученую книгу по инженерному искусству, которую, кажется, оставил на столике в дальнем углу отцовской библиотеки два-три года назад. Однако все эти идеи натыкались на непреодолимые препятствия. Обездоленные поэты на пути Стренджа не попадались [39] ,
39
Решение отказаться от поэтической карьеры далось Стренджу нелегко. В«Жизнеописании Джонатана Стренджа» (Изд-во Джона Меррея, 1320) Джон Сегундус описывает, как, отчаявшись отыскать подходящий объект Для покровительства, Стрендж сам решил написать поэму. «Начиналось все прекрасно: от завтрака до обеда Стрендж просиживал в халате у маленького столика и успевал исписать виршами несколько дюжин страниц форматом в четвертую долю листа. Ему самому очень нравились собственные творения, равно как и его камердинеру, малому, не чуждому литературе, который в случае особенно замысловатой рифмы давал хозяину советы и время от времени собирал листочки, раскиданные по комнате. Камердинер складывал их в аккуратную стопку, а иногда спускался вниз и давал прочесть особенно волнующие места своему приятелю — младшему садовнику. Стрендж сочинял с удивительной быстротой. Камердинер утверждал, что, поднося руку к голове хозяина, он ощущает жар творческого вдохновения. На второй день Стрендж уселся за стол с намерением написать еще полсотни страниц, но тут же запнулся на рифме к строке „и пусть любовь осуществится!“. „Две девицы“ казались ему сущей чепухой, „и так сгодится“ решительно не устраивало, а „поживиться“ звучало слишком вульгарно. Стрендж сражался с непокорной рифмой битый час, так ничего и не придумал и решил прокатиться верхом, чтобы освежить голову, однако больше к недописанной поэме не возвращался».
И так далее и тому подобное. Стрендж поведал барышне, что в юности страстно хотел стать моряком. Ничто на свете не влекло его так сильно, как военный флот! Увы, отец не поддержал его стремления, а сейчас, в двадцать девять, поздно задумываться о морской карьере.
Несговорчивую особу звали Арабелла Вудхоуп. Она была дочерью покойного викария церкви в Кланбери [40] . В то время, когда умер старый мистер Стрендж, девушка гостила у друзей в Глостершире, в сельской местности, где ее брат тоже служил викарием. Утром в день похорон Стрендж получил от нее письмо с соболезнованиями. Письмо содержало положенные случаю слова утешения и надежду, что Джонатан простил старому мистеру Стренджу все обиды и несправедливости. Однако этим Арабелла не ограничилась. Она беспокоилась о нем. Сожалела, что ее нет в Шропшире. Огорчалась, что он сейчас один и без друзей.
40
Деревня в пяти-шести милях от усадьбы Стренджа.
Стрендж решил ковать железо, пока горячо. Ситуация складывалась на редкость благоприятная: никогда Арабелла не будет испытывать к нему такого участия, никогда он сам не будет богаче. (Стрендж никак не мог поверить уверением Арабеллы, что она совершенно равнодушна к его деньгам.) Он решил, что выждет диктуемый приличиями срок и сделает предложение. Трех дней ему показалось вполне достаточно, утром четвертого дня Стрендж велел лакею упаковать вещи, а конюху подготовить лошадь. Он отправлялся в Глостершир.
Стрендж брал с собой нового слугу. Обстоятельно побеседовав с ним, хозяин счел, что новый работник энергичен, находчив и знает свое дело. Слуге польстил выбор хозяина (хотя тщеславие подсказывало ему, что иначе и быть не может). И вот, когда новый слуга минует этап низвержения исполинов и перешагивает из мифа в реальность, будет весьма кстати дать ему имя, как
В первый день пути никаких особенных происшествий не случилось. Путешественники повздорили с владельцем собаки, облаявшей их без всякого повода, да еще лошадь Стренджа начала выказывать признаки нездоровья, хотя впоследствии тревоги оказались напрасными. Утром второго дня они скакали по приятной для глаз местности — мягкие очертания низких холмов, зимний лес и ухоженные фермы. Джереми Джонс тренировал надменное выражение, приличествующее слуге, чей господин унаследовал крупное состояние, а Джонатан Стрендж думал о мисс Вудхоуп.
Чем ближе становилась встреча с Арабеллой, тем сильнее охватывали Стренджа сомнения. Его радовала мысль, что рядом с мисс Вудхоуп ее брат, — славный старина Генри всегда хотел этой помолвки и всячески склонял к ней сестру. Однако Стрендж сомневался в друзьях Арабеллы, у которых она гостила, — священнике и его жене. Он ничего не знал о них, но, как любой богатый молодой человек, привыкший не отказывать себе в удовольствиях, с опасениями относился к духовенству. Кто знает, какие нелепые добродетели и ненужное самопожертвование они привьют Арабелле?
Низкое зимнее солнце отбрасывало длинные тени. Иней сверкал на ветках. Вид крестьянина, идущего за плугом, навел Джонатана на мысль о тех семействах, что жили на его собственных землях и служили предметом неустанных забот мисс Вудхоуп. В голове его начал складываться воображаемый диалог. «Как вы намерены строить отношения с арендаторами?» — спросит она. — «Отношения?» — переспросит Джонатан. «Да, — ответит Арабелла. — Вы собираетесь облегчить их жизнь? Ваш отец забирал у них все до последнего пенни». «Знаю, — скажет Стрендж. — Я никогда не оправдывал отца». «Вы уже снизили ренту? Поговорили с приходским советом? Подумали о богадельне и школе?»
«Вот ведь выдумает, рента, школы и богадельни! — мрачно подумал Стрендж. — Отец умер только в прошлый четверг».
— Странно! — заметил Джереми Джонс.
— Хм? — пробурчал Стрендж. Они остановились рядом с белыми воротами. Сбоку располагался новенький опрятный домик с белыми стенами и готическими окнами.
— А где смотритель? — спросил Джереми Джонс.
— Хм? — снова промычал Джонатан.
— Вот сторожка, сэр. А вот листок, на котором написано, сколько мы должны заплатить, но нигде не видно смотрителя. Оставить шесть пенсов?
— Да-да, как знаешь.
Джереми Джонс оставил плату за проезд на пороге домика и открыл калитку. В ста ярдах от сторожки начиналась деревня. Солнце золотило древнюю каменную церковь, поодаль тянулась аллея старых скрюченных грабов, из труб двух десятков каменных домов струился дым. Рядом с дорогой тек ручей, окаймленный полоской сухой желтой травы. На траве блестел иней.
— А где местные жители? — спросил Джереми.
— Жители? — переспросил Стрендж. Он огляделся и в окнах ближайшего дома заметил двух маленьких девочек. — Вот они.
— Нет, сэр. Это дети. Я о взрослых. Никого не видать.
По дороге с гордым видом прохаживались куры, кошка сидела на соломе в видавшей виды тележке, на поле паслись лошади, но нигде не было видно людей. Только выйдя из деревни, Стрендж и Джереми Джонс поняли, что случилось. В ста ярдах от последнего дома вокруг живой изгороди собралась толпа, вооруженная топорами, серпами, палками и ружьями. Картина получалась зловещая и одновременно нелепая. Можно было подумать, что жители собрались воевать с зарослями боярышника и бузины. Низкое зимнее солнце отбрасывало странные тени на лица фермеров, придавая им решительное выражение. Толпа безмолвствовала, фермеры осторожно переминались с ноги на ногу, явно стараясь не шуметь.
Стрендж и Джереми Джонс привстали на стременах, чтобы увидеть, вокруг чего сгрудились крестьяне.
— Странно! — воскликнул Джереми. — Там ничего нет.
— Ошибаешься, — сказал Стрендж, — там человек. Неудивительно, что ты его не заметил. Я тоже сначала принял его за древесный корень, но это все-таки человек — бледный, изможденный, потрепанный.
Дорога привела их в зимний лес. Джереми возбужденно гадал, что за человек лежит под изгородью и что с ним собираются сделать жители деревни. Стрендж пару раз отвечал невпопад, а вскоре мысли его снова обратились к мисс Вудхоуп.