Джонни Бахман возвращается домой

Зенкбейль Гейнц

— Мы не можем, у нас приказ…

— Плевал я на ваш приказ! — прервал его мужчина.

— Если бы все это было так просто.

Шедший впереди молодой лейтенант обернулся и крикнул:

— Не останавливаться! — Его окрик заставил солдат поторопиться.

Вскоре дети вышли на большую площадь, от которой вела широкая асфальтированная улица. Местами, как после сильного землетрясения, мостовая так растрескалась, что глубоко внизу можно было увидеть рельсы метро. Посредине площади догорал одинокий грузовик. Несколько подростков из гитлерюгенда подкатили на велосипедах к углу большого

дома. На руле у каждого из них висело по два панцерфауста.

— Долой с улицы! — проревел эсэсовец, который вместе с дюжиной таких же, как он, находился за баррикадой из беспорядочно сваленного железного лома.

Беженцы на мостовой заторопились. Джонни с девочкой стремительно побежали. Вдруг в небе раздался пронзительный свистящий звук. Мальчишки из гитлерюгенда разбежались с площади кто куда. Некоторые из бежавших штатских поворачивали к входу в метро. Другие бросились в одно из бомбоубежищ. Джонни успел укрыться за разрушенным газетным киоском, где он своим телом попытался закрыть Нанни. Через мгновение где-то рядом загрохотало. В воздух поднялась известковая пыль, а в углу площади вверх взвился громадный коричневый гриб дыма. Полуобгоревший фасад громадного дома медленно заходил, а затем опрокинулся вперед, постепенно оседая и погружаясь в плотное облако пыли и дыма.

— Так каждые две минуты русские посылают сюда свои снаряды, — услышал Джонни чье-то объяснение.

В тени двухэтажного автобуса на мостовой лежало много распростертых фигур, под ними были расстелены лишь несколько грязных, тонких одеял. Два старых фольксштурмовца в нарукавных повязках с красным крестом притащили на носилках одного паренька из гитлерюгенда и положили его рядом с другими. Когда над площадью пронесся следующий снаряд, детей на ней уже не было.

— Если мы будем идти вот так, — осведомился Джонни у старика, который сидел, низко наклонив голову, на каменной глыбе возле горы мусора, — выйдем мы к Нойруппинерштрассе?

Старик не ответил и опустил голову еще ниже. Он потер свое лицо запачканной рукой.

Когда мальчик присмотрелся пристальнее, то заметил, что мужчина плачет.

— Оставь-ка его в покое, — отозвался молодой человек без одной руки, на голове у которого была надета старая солдатская шапка, — только что погибла его жена. — И он указал в сторону, откуда шли дети. — Там, на площади Штраусбергер. А вы куда хотите?

И снова где-то сзади вверх взметнулся фонтан пыли, а секундой позже послышался грохот взрыва. Когда шум стих, Джонни повторил название улицы.

— Она находится где-то недалеко от Бренцлау, да?

Молодой человек с одной рукой кивнул.

— Мальчик, а ты, как я погляжу, смелый. Полгорода находится сейчас под обстрелом, а ты идешь… Ну да мне все равно… — Внезапно впалое лицо безрукого начало подергиваться, он потянул руку к другому боку и коснулся правого рукава куртки, который свисал пустым. — Мне-то уж все равно. Чего мне еще ждать… Эта улица называется Веберштрассе, значит. Если вы пойдете по Гальновштрассе, то потом вам надо будет свернуть направо. Там спросите еще раз…

42

Знакомство с жителями района.

Жена

Шнайдебаха.

Сон в настоящей постели!

Они вышли на Нойруппинерштрассе перед вечером, когда солнце уже скрылось за крышами домов. Их многочасовой переход прошел без особых происшествий, поскольку артиллерийский обстрел этой части города вскоре прекратился. Однако им время от времени приходилось спускаться в душные подвалы, служащие бомбоубежищами, так как сирены все еще возвещали об угрозе обстрела, хотя снаряды и мины проносились высоко над улицами и падали за городом, не причиняя никакого вреда этому району.

Очевидно, та часть города, где они находились, в данный момент не представляла интереса для воюющих сторон. Несмотря на бледность и озабоченность на лицах жителей, они суетились значительно меньше, когда оказывались на свежем воздухе и куда-то направлялись, идя вдоль стен домов с рюкзаками за плечами и хозяйственными сумками в руках. Люди держались вместе, что было необходимо, для того чтобы выжить: на развалинах они собирали топливо для печек, выбирали из разрушенного склада рассыпавшийся картофель, стояли в длинных очередях у редких продовольственных лавочек и булочных.

Джонни все реже и реже видел вооруженные отряды и группы штурмовцев и эсэсовцев, не часто встречались также танки и пушки. Мальчуган невольно вспомнил о днях войны, когда он еще жил дома со своей матерью.

Сильно огорчали его ноги. Пузыри на подошвах полопались и ужасно горели. На удивление хорошо держалась Нанни. Она оказалась выносливей, чем он предполагал. Она не жаловалась на голод, так как ее вдоволь накормили жареной кониной, когда Джонни сидел под арестом в полицейском участке. В пути девочка попросила только попить, из-за чего пришлось сделать продолжительный привал у городской водокачки, которая чудом еще действовала.

Правда, в очереди за водой выстроилось более сотни жителей.

Джонни не переставал удивляться. Как же сильно изменились люди! Изнемогающие от усталости, истощенные, раздраженные, все они были дурно настроены. Они бранились из-за пустяков, издевались над обещанным чудо-оружием, которого все еще ждали, злословили по поводу тех благ, которые им еще так недавно сулили фашисты. Обменивались рецептами приготовления пищи и сплетничали: оказывалось, что очистки от картофеля можно превратить в сухари картофельные, болтали, что американцы якобы поссорились с русскими, что салат из крапивы — самый настоящий деликатес, что в еловой хвое содержится много витаминов, а армия генерала Венка идет на Берлин, чтобы разорвать кольцо окружения русских войск.

А сколько тут возникало всевозможных вопросов! Большинство из них рождалось от страха перед неизвестностью. Людей интересовало все. Где сейчас воюют? Верно ли, что русские уже вышли к Балтийскому морю, захватили Силезский вокзал и находятся в Шенхаузере? Что же будет с немцами, когда придут русские? Отправят ли они всех женщин за Урал на рубку леса? А мужчин в Сибирь на свинцовые рудники? Всех ли они переселят? По крайней мере, пощадят ли они хотя бы детей?

Джонни невольно смущали эти разговоры, он понимал, что все это пустая болтовня.