Джонни Бахман возвращается домой
Шрифт:
— А теперь объясни-ка мне, — спросили его неожиданно, — кто тебя сюда послал?
Джонни был изумлен и не знал, что же ему отвечать.
— Ну?
— Никто, — ответил мальчик. Но тут он вспомнил, что вечером он называл фрау Шнайдебах имя. Вообще, была ли она на самом деле фрау Шнайдебах? Пытаясь что-нибудь придумать, Джонни старался затянуть разговор. Медленно выговаривая каждое слово, он добавил: — Вчера меня никто не посылал. Я пришел сам.
— Вранье!
— Это правда. Куда-нибудь же должны были мы, Нанни и я, пойти!
— Но почему прямо сюда?
— Я не знаю, что должен на это ответить. — Мальчик заерзал на ящике.
— Правду!
Джонни
— Для этого сначала я должен знать, кто вы!
— Это меняет дело?
— Конечно, меняет.
— Кто я, ты еще узнаешь. Сначала я хочу знать, что ты за птичка. Итак, кто тебе дал этот адрес?
Джонни молчал, будто спрашивали вовсе не его.
— С фрау Шнайдебах ты был куда разговорчивей!
«Итак, выходит, что это все же была фрау Шнайдебах! — Мальчика такое умозаключение несколько успокоило. — Ну и что из того, если я сейчас назову имя, которое так и так уже знает женщина? Кроме того, если товарищ Ешке находится в безопасности, ему никто не сможет что-то сделать: ни полицейские, ни гестапо, ни этот мужчина, что скрывается тут в темноте».
— Адрес я получил от Ешке, — ответил мальчуган.
Через некоторое время мужчина насмешливо спросил:
— И ты полагаешь, что я так просто тебе и поверил, а?
— Адрес семьи Шнайдебах я действительно узнал от человека, которого зовут Эрнст Ешке.
— Ах, мальчик, мальчик…
— Но это действительно так! — выкрикнул мальчуган.
— Тсс!.. — предостерег его мужчина. — Не надо так громко, я тебя хорошо слышу и тогда, когда ты меньше шумишь!
Немного тише Джонни продолжая:
— Поймите, что я совсем не лгу.
Неизвестный снова тихо, но язвительно засмеялся.
— Вероятно, ты считаешь меня за простачка? — недовольно проворчал он. — Теперь послушай-ка, что я тебе скажу: ты вообще не мог разговаривать с Эрнстом Ешке, который больше десяти лет назад выехал из Германии. Ты имел дело с полицейским, который назвал тебе адрес и имя, чтобы ты мог все здесь вокруг разнюхать. Ты маленький, выдрессированный шпион, само собой разумеется, нацистский шпион! И тебе не стыдно, ведь ты же рабочий парень! Ладно, а теперь я перехожу к делу. Я действительно ничего плохого тебе не сделаю. Но я должен быть уверен, что ты меня не продашь. Поэтому-то я тебя и оставлю здесь, пока в городе не кончатся бои. Не бойся, сидеть здесь придется недолго, самое большее одну неделю. За это время мы тебя с голоду не уморим. Жалко, конечно, что ты такой молодой, а уже якшаешься с фашистским сбродом!
Сначала Джонни едва слышно захихикал, а потом уже смеялся свободно и громко, и его смех эхом отзывался от голых, сырых стен.
— Что же тебя так развеселило?
— Но это же смешно. Вчера меня один человек уже называл шпионом, только русским, а сегодня вы говорите, что я шпионю для фашистов. Как хотите, а я рад, что натолкнулся на такого человека, как вы. — Джонни немного перевел дух. — Вы действительно должны мне верить, — уверял он незнакомца. — Все равно, кем бы вы ни были, но эту листовку мне действительно дал коммунист Ешке. Он сам мне продиктовал адрес, когда я еще был в советском медсанбате.
Наступило долгое молчание. Мальчик мог отчетливо слышать дыхание своего собеседника. Странно, оно раздавалось то из одного, то из другого угла. Или здесь есть еще кто-то?
— Ты говоришь, что был у советских товарищей?
— Ну, конечно.
— Где именно?
— Я не могу точно сказать. И вообще это почти как в сказке. Произошло это где-то между Франкфуртом и Фюрстенвальде.
Мужчина в темноте молчал. Он, казалось, взвешивал услышанное. Джонни снова слышал лишь дыхание, И ему вновь показалось, что тут их не двое, а больше.
— Расскажи, только коротко, как ты попал к нашим русским друзьям? — вдруг потребовал незнакомец.
Джонни начал рассказывать, стараясь быть кратким,
— И сколько же дней ты пробыл там?
— Пять или шесть.
— Пять или шесть — это довольно много. Чем, собственно, ты занимался все это время в советском медсанбате?
— Чистил картошку, рубил дрова, чистил лошадей. Я часто навещал товарища Ешке. Один раз я даже помог ему бриться, так как одна рука у него была перевязана. Чаще всего я находился с дядей Колей, русским поваром. На кухне всегда много работы. Я могу точно сказать, что мы варили: то кашу с мясом, то капусту с картошкой, и тоже с мясом. Раненым эта еда всегда нравилась. И немецким солдатам, которые попали в плен, тоже…
— Как?! — прервали мальчика. — Пленные тоже получали еду?
— Да, я видел это своими собственными глазами. Я даже разговаривал с некоторыми из них…
— Как я понял, ты чувствовал себя хорошо у наших советских друзей, да?
— Очень.
— Тогда почему же ты ушел от них?
— Я этого не хотел. Я хотел остаться с ними до тех пор, пока не кончится война. Сделать мне это посоветовал товарищ Ешке. Он сказал, чтобы я дождался, когда части Красной Армии разгромят фашистов, после чего мне нужно будет разыскать семью Шнайдебах. Но, к сожалению, все вышло несколько иначе…
И мальчик снова начал рассказывать о своих похождениях, только на этот раз более подробно, так как чувствовал, что его слушают со все возрастающим интересом.
— Меня интересует, почему ты должен был после войны разыскать товарища Шнайдебаха?
— Я ему обязательно должен кое-что сообщить. Должен я это сейчас сказать?
— Это, должно быть, нечто очень важное, — подбодрил его незнакомец.
— Я не имею понятия, — начал Джонни, — но я попробую передать то, что он мне сказал. Один раз Ешке говорил о том, что он, как только станет можно, обязательно приедет домой. Конечно, когда его рана заживет. Вот тогда-то он и сказал мне: «Джонни, пойди к Руди Шнайдебаху и передай ему, что я за долгие годы, что мы с ним не виделись, часто думал о нас обоих. И я надеюсь, что товарищ Шнайдебах все это время делал то же самое, что и мы. Мы не должны допускать повторения старых ошибок, за что мы и так здорово поплатились». Товарищ Ешке думал, что Руди Шнайдебах знает, как все это надо понимать.
— Встань, — сказал мужчина после долгого молчания, — протяни свою руку.
Джонни исполнил то, что ему велели, И в тот же миг он почувствовал крепкое пожатие незнакомца. Мужчина провел его несколько шагов в темноте.
— Теперь иди все время прямо, самое большее еще шагов десять.
Мальчик продвигался шаг за шагом.
— Да, подожди-ка минутку, — услышал он, едва пройдя метра три-четыре.
— Да?
— Ты только что говорил о листовке, не так ли?
— Говорил.
— Наверное, она еще у тебя?