Джульетта

Фортье Энн

–  Разумеется.
– Юноша принял кружку и уселся на гроб, обогнув кисти с краской.
– Что, поднимем кружки за вашего друга Бога и игры, в которые он с нами играет?

–  Уже поздно, - отозвался маэстро Амброджио, сдвинув палитру и присаживаясь на гроб рядом с Ромео.
– Вы, должно быть, устали, друг мой.

Словно зачарованный стоявшим перед ним портретом, Ромео долго не мог отвести глаз и взглянуть на художника. Когда он, наконец, заговорил, в его голосе зазвучала непривычная искренность, новая даже

для него самого.

–  Я не очень устал, - сказал он, - раз не сплю. И еще никогда не ощущал себя настолько полно.

–  В полусне это часто бывает. В такие минуты открывается внутреннее зрение.

–  Но я не сплю и не хочу спать! Я вообще больше спать не лягу. Буду приходить каждую ночь и сидеть здесь вместо сна!

Улыбнувшись горячности Ромео, самой лучшей привилегии юности, маэстро Амброджио взглянул на свой шедевр:

–  Значит, она вам нравится?

–  Нравится?!
– чуть не поперхнулся Ромео.
– Да я обожаю ее!

–  И вы поклонялись бы такой святыне?

–  Разве я не мужчина?… И как мужчина, я не могу не горевать при виде столь безвременно ушедшей красоты. Ах, если б смерть можно было убедить вернуть ее назад…

–  И что тогда?
– Маэстро смог подобающе нахмуриться.
– Что бы вы сделали, будь этот ангел женщиной из плоти и крови?

Ромео набрал в грудь воздуха для ответа, но заговорил сбивчиво, словно нужные слова покинули его:

–  Я… не знаю. Любил бы ее, конечно. Я знаю, как нужно любить женщину. Я уже многих любил!

–  Тогда, возможно, оно и к лучшему, что она ненастоящая. Мне кажется, любовь к этой девице потребовала бы от вас напряжения всех сил. Ухаживая за такой, нужно входить через переднюю дверь, а не лазить по балконной решетке, как ночной вор.
– Увидев, что его собеседник со слегка запачканной охрой щекой промолчал, маэстро продолжал смелее: - Есть, знаете ли, распутство, а есть любовь. У них есть общие черты, но это совершенно разные вещи! Для первого достаточно медоточивых речей и смены платья; чтобы добиться второго, мужчине придется пожертвовать своим ребром. В ответ женщина искупит грех праматери Евы и приведет его обратно в потерянный рай.

–  А как мужчине угадать, когда расставаться с ребром? У меня полно приятелей, у которых уже и ребер не осталось, а они и близко к краю не подошли!

При виде искренней обеспокоенности юноши маэстро Амброджио кивнул.

–  Вы сами дали ответ, - сказал он.
– Мужчина знает. Мальчик - нет.

Ромео расхохотался.

–  Восхищен вашей смелостью!
– сказал он, положив руку на плечо маэстро.

–  А что такого замечательного в смелости?
– ответил художник, почувствовав, что его приняли за советчика.
– По-моему, эта добродетель погубила больше доблестных мужей, чем все пороки, вместе взятые.

И снова Ромео захохотал, словно он нечасто имел удовольствие сталкиваться

с таким дерзким спорщиком, а маэстро неожиданно почувствовал, что ему очень импонирует этот юноша.

–  Я часто слышу, как мужчины говорят, - продолжал Ромео, которому явно не хотелось оставлять тему, - что они на все готовы ради женщины. Но стоит ей о чем-то попросить, как они сразу поджимают хвост, как псы.

–  А вы? Тоже поджимаете хвост?

Ромео сверкнул белым рядом здоровых зубов, удививших бы любого, кто был наслышан о его многочисленных стычках на кулачках.

–  Нет, - ответил он улыбаясь.
– У меня отличное чутье на женщин, которые не попросят больше, чем я захочу дать. Но если такая женщина существует, - он кивнул на картину, - я с радостью вырву себе все ребра, лишь бы добиться ее. Я даже войду через переднюю дверь, как вы сказали, и попрошу ее руки, прежде чем прикоснусь к ней хоть пальцем. И не только это! Я сделаю ее своей женой, и буду ей верен, и никогда не взгляну на другую женщину. Клянусь! Уверен, она бы того стоила.

Возрадовавшись услышанному и очень желая верить, что его живопись способна перевернуть душу молодого шалопая и отвратить его от прежних проказ, маэстро кивнул, в целом довольный проведенной за ночь работой:

–  Она этого стоит.

Ромео посмотрел на него вдруг сузившимися глазами:

–  Вы говорите так, словно она жива?

Секунду маэстро Амброджио молчал, вглядываясь в лицо молодого человека, словно испытывая силу его решимости.

–  Джульетта ей имя, - сказал он, наконец.
– Полагаю, вы, друг мой, своим прикосновением пробудили ее от смертного сна. Когда вы уехали в таверну, я увидел, как этот дивный ангел восстал из гроба…

Ромео вскочил с крышки, словно под ней вдруг развели огонь.

–  Это дьявольское искушение! Не знаю, отчего дрожит моя рука - от блаженства или ужаса?

–  Вас страшат людские козни?

–  Людские - нет. Дьявольские - да, и очень!

–  Тогда утешьтесь тем, что я вам скажу. Не Господь и не дьявол уложили ее в гроб, но монах Лоренцо, из опасений за ее жизнь.

Рот Ромео приоткрылся от удивления.

–  Вы хотите сказать, она вообще не умирала?

Маэстро Амброджио не сдержал улыбки при виде довольно комичной мины юноши.

–  Живехонька, как мы с вами.

Ромео схватился за голову:

–  Вы насмехаетесь надо мной! Я не верю вам!

–  Это как вам будет угодно, - вежливо сказал маэстро, поднимаясь и собирая кисти.
– А для уверенности откройте гроб.

Не столь обрадовавшись отсутствию в последнем доме его обитательницы, сколько разгневавшись, юноша взглянул на художника с подозрением:

–  Где она?

–  Этого я вам не скажу, а то получится, что я злоупотребил оказанным доверием.

–  Но она жива?

Маэстро пожал плечами: