Джулиан. Рождественская история

Уилсон Роберт Чарльз

Все это казалось далеким от подлинной натуры моего друга, нежной и любознательной, его склонности скорее к деятельности натуралиста, чем политика или генерала. Когда я представлял Джулиана взрослым, то воображал, как он занимается наукой или искусством: выкапывает кости какого-нибудь допотопного монстра из глины Атабаски или совершенствует кино. Он не был воинственным человеком, а мысли великих людей того времени, казалось, всецело сосредоточивались на войне.

Поэтому я позволил себе не обращать внимания на то, кем он был до приезда к нам, — наследником храброго, решительного и вероломно преданного отца, победившего бразильскую армию, но сокрушенного мельницей политических интриг. Сыном властной женщины,

родившейся в могущественной семье. Да, ее власти не хватило, чтобы избавить мужа от виселицы, но достало для спасения сына, по крайней мере на время, от безумных расчетов его дяди. Он был одновременно жертвой и игроком в великих играх аристократов. И я-то забыл об этом, но вот Джулиан — нет. Эти люди создали его, и пусть он не говорил о них, но из мыслей выкинуть не мог.

Да, нередко он боялся пустяков. До сих пор помню его беспокойство, когда я описывал ему ритуалы Церкви Знаков. Иногда он плакал при виде страданий животных, когда тех не удавалось сразить первой пулей во время охоты. Но сегодня в этих руинах я сидел мрачный, с трудом борясь со слезами, а Джулиан был спокоен, решительно смотрел из-под прядей запылившихся волос, спадающих ему на лоб, и холодно, словно банковский клерк, оценивал происходящее.

Когда мы охотились, он частенько давал мне винтовку для последнего, смертельного выстрела, не доверяя собственной решимости.

Сегодня — коли представилась бы такая возможность — я отдал бы винтовку ему.

Как уже говорилось, я слегка задремал, но время от времени просыпался и видел, что резервист по-прежнему бдит. Глаза его были полузакрыты, но я списал это на эффект от курения конопли. Иногда он вскакивал, словно слыша звуки, непонятные другим, но потом успокаивался.

Солдат сварил себе кофе в жестяной кастрюле. Он постоянно подогревал напиток, подкладывая новые дрова в костер и периодически прикладывался к кружке, не давая себе заснуть. В результате ему периодически приходилось отходить в дальний конец раскопа, дабы удовлетворить физические потребности в относительном уединении. Правда, это не давало нам никаких преимуществ, так как винтовку он брал с собой, но зато позволяло переброситься парой словечек.

— Этот парень явно не слишком-то умен, — заметил Джулиан. — Мы сможем выбраться отсюда.

— Не так страшны его мозги, как артиллерия.

— Думаю, мы сможем отделить одно от другого. Смотри туда, Адам. По ту сторону костра, в мусоре.

Я посмотрел.

В тени что-то двигалось, и я сразу догадался об источнике этого движения.

— Нам повезет, если мы сможем отвлечь его внимание, — сказал Джулиан. — Главное, не доводить до крайности. Но мне понадобится твоя помощь.

Я увидел, как на его лбу выступают капельки пота, а в глазах мечется с трудом подавляемый страх.

Я уже говорил, что не принимал участия в ритуалах отцовской Церкви и что змеи мне, прямо скажем, совсем не нравятся. Это правда. Конечно, я много слышал о том, чтобы предать себя всего воле Господа, видел, как мой отец стоит, держа в каждой руке по гремучей змее, дрожа от религиозного пыла, говоря на совершенно неизвестном языке (хотя в нем частенько встречались длинные гласные и заикающиеся согласные, очень похожие на те звуки, которые отец издавал, когда, например, обжигал пальцы), но никогда не мог поверить до конца, что Божественное провидение убережет меня от змеиного укуса. Кое-кого из паствы оно точно не уберегло. Была у нас некая Сара Пристли, чья рука распухла и почернела после укуса, а врачу Уильямс-Форда пришлось ее отрезать. Но, в общем, я змей не опасался. Просто не любил, а вот Джулиан ужасно их боялся. И сейчас я не мог не восхищаться его выдержкой, так как то, что шевелилось во тьме, оказалось гнездом змей, разбуженных жаром костра.

Надо добавить, что в

этих руинах действительно было много змей, мышей и ядовитых насекомых. Мусорщики постоянно сталкивались с укусами, которые нередко приводили к отравлению крови и безымянной могиле. Когда собиратели завершили работы, то змеи, наверное, забрались в эту яму, чтобы спокойно погрузиться в глубокий сон, которого мы с резервистом их лишили.

Солдат, вернувшийся после отправления своих нужд какой-то встрепанный, еще не заметил исконных обитателей нашего убежища. Он расселся на своем ящике, бросил на нас хмурый взгляд и принялся опять набивать трубку.

— Если он выпустит все пять зарядов, — прошептал Джулиан, — тогда у нас есть шанс побороть его или схватить наши ружья. Но, Адам…

— Не разговаривать, — пробормотал резервист.

— …ты должен помнить совет своего отца, — закончил мой друг.

— Я же сказал, тихо!

Джулиан откашлялся и обратился прямо к солдату, ибо пришло время действовать:

— Сэр, я хочу привлечь ваше внимание к некоему предмету.

— Это к чему же, мой маленький беглец и трусишка?

— Боюсь, мы не одни в этом ужасном месте.

— Не одни! — воскликнул парень и принялся нервно озираться, потом взял себя в руки и, прищурившись, взглянул на нас. — Других людей здесь нет.

— А я не людей имею в виду, а гадюк.

— Гадюк!

— Змей, иными словами.

Тут резервист снова принялся обшаривать взглядом все вокруг, но, похоже, его мозг окончательно затуманился конопляным дымом, так как наш охранник ничего не увидел.

— Да ладно, вы меня не проведете, — усмехнулся он.

— Прошу прощения, если вы думаете, что я шучу, то это не так. Прямо сейчас около двенадцати змей приближаются к нам, а одна из них жаждет тесно пообщаться с вашим правым ботинком. [15]

15

У Джулиана было особое чувство времени. Наверное, тут играли роль его театральные наклонности.

— Да ладно, — усмехнулся резервист, но не смог не взглянуть в указанном направлении именно тогда, когда один из гадов — толстый и длинный представитель своего семейства — поднял голову, пробуя языком воздух над ногой резервиста.

Эффект последовал незамедлительно и не оставил нам времени на раздумья. Солдат подпрыгнул со своего ящика, бормоча ругательства, и какими-то пляшущими движениями метнулся назад, одновременно пытаясь поднять винтовку к плечу и встретить угрозу достойно. К своему ужасу, он выяснил, что сражаться придется не с одной, а с дюжиной змей, и совершенно рефлекторно нажал на курок. Результат получился ошеломительный. Пуля вонзилась прямо рядом с главным гнездом, в результате твари понеслись оттуда с ужасающей скоростью, словно пружины из внезапно открывшейся коробки. К сожалению для злополучного резервиста, он оказался прямо у них на дороге. Парень изверг поток брани и выпалил еще четыре раза. Некоторые пули пролетели незаметно; одна вырвала целый кусок из первой змеи, которая свернулась вокруг раны кровавой веревкой.

— Давай, Адам! — закричал Джулиан, а я встал, судорожно пытаясь понять, что он хотел мне сказать, напоминая об отце.

Папа был неразговорчивым человеком, большинство его советов касались практических вопросов управления конюшнями. Я засомневался, стоя на одном месте, пока Джулиан метнулся к винтовкам, танцуя среди выживших змей, словно дервиш. Резервист, почуяв недоброе, двинулся за ним, и тогда я вспомнил единственный совет отца, которым делился с Джулианом: «Хватай ее там, где должна быть шея, позади головы, не обращай внимания на хвост, как бы тот ни бился, и ударяй по черепу, сильно и часто, чтобы подчинить ее».