Джулия
Шрифт:
— А ты не допускаешь, что на меня так подействовал твой почтенный возраст? — начиная злиться, огрызнулся он. — Впрочем, дело даже не в том, сколько лет ты коптишь небо. Дело в бюсте, который тебе накачали силиконом. В следах реставрации. Сколько тебе годочков? Шестьдесят? А может, больше?
Страсти накалились.
— Подлец! Импотент!
— А ты старая ведьма. Молодись не молодись, все равно время не обманешь.
Ее голубые глаза налились кровью. Она задыхалась от ненависти.
— Да как ты смеешь!..
— Рано или поздно кто-то должен был сказать тебе правду.
Марта бросилась на оскорбителя
— Мой тебе совет, — приподнявшись на одной руке, процедила Марта. — Если ты умеешь не только строчить статейки, начинай подыскивать себе другую работу. С журналистикой тебе придется проститься — я об этом позабочусь, будь уверен.
Пьерджильдо Гранди прижал к поцарапанной щеке платок. Как ни странно, вид крови придал ему самообладания. Он медленно приблизился к Марте и поставил ногу ей на плечо, мешая встать. На его губах играла язвительная улыбка. А ведь всего несколько часов назад он смотрел на эту женщину с рабским обожанием.
— Я знаю, ты многое можешь, но не вздумай копать под меня, — предостерег журналист. — Только пикни, и я тут же расскажу полиции про предсмертную записку доктора Макки и про то, куда она делась. Ты преступница. Твое преступление называется сокрытием доказательств. Тебе ведь это известно, не так ли? Я знаю наизусть содержание записки. Ты вырвала лист из блокнота, но каждое слово Макки отпечаталось на следующей странице.
— Сволочь! — взревела Марта, однако Пьерджильдо Гранди не мог ее услышать: он уже вышел из номера, плотно закрыв за собой дверь.
Марта не сразу нашла в себе силы подняться с пола. Она чувствовала себя усталой и старой. Да, она нарвалась на закомплексованного типа, что правда, то правда, на слабака, на импотента, но верно и то, что все ее старания удержать уходящую молодость перечеркнул плюгавый щелкопер.
Она беззвучно заплакала. Почему ей так хотелось плакать? Почему она чувствовала себя такой опустошенной, потерянной? Ей ли не знать о своем возрасте, о том, что ее подновленный фасад дело рук лучших из лучших пластических хирургов? Но с какой стати ей должен напоминать об этом последний импотент? Нет, недаром говорится, что правда глаза колет.
— Ты старуха! — крикнула она самой себе. — Тьфу!
Теа застала мать лежащей на полу. Увидев дочь в дверях, Марта поспешила встать и пригладить растрепанные волосы.
— Почему ты сбежала из клиники? — спросила она.
— Долго рассказывать.
— Кто тебе помог добраться сюда?
Теодолинда пропустила вопрос матери мимо ушей.
— Я хочу поехать к отцу.
Глава 4
Граф Марчелло Бельграно ди Селе восседал на высоком табурете, опираясь локтем о стойку бара. Нарочитая непринужденность его позы могла обмануть кого угодно, но только не бармена, чей наметанный глаз, способный безошибочно определять степени опьянения, распознал в молодом аристократе, потягивающем виски, неудачника по призванию, предпочитающего двигаться навстречу собственной гибели в постоянном подпитии.
Полчаса назад он столкнулся с этим типом в холле гостиницы: тот направлялся с дочкой
Знаток человеческих душ выслушивал исповеди авантюристов, шарлатанов без гроша в кармане, готовых на все царедворцев, сильных мира сего, попавших в беду, щедрых и скупых миллиардеров, настоящих людей и ничтожных людишек — одним словом, всех тех, кто преклонял колена под окошком его исповедальни, кто заискивал перед ним или поносил его в зависимости от содержания алкоголя в крови, а на следующий день ничего не помнил.
Случалось, он ошибался в определении социального положения клиентов, поскольку не всегда легко отличить мошенника от миллиардера, зато неудачника с первого же взгляда мог отличить от баловня судьбы — уж что-что, а это он определял с неизменной точностью. У неудачников были мутные глаза, отсутствующий вид, и все же они держались не совсем так, как этот молодой человек, подвигающий к нему опустевший стакан.
Бармен налил ему виски. За короткое время это была уже четвертая порция.
Молодой человек приподнял рукав на правой руке.
— Хорошие были часики!
— Сейчас одиннадцать, — подсказал бармен.
— Прекрасное время. А вот и прекрасная Теодолинда. — Он встал, увидев входившую в бар девушку.
— Я еду с мамой в Милан, — объявила Теа.
— Счастливого пути!
— Тебе ничего не нужно?
— Мне нужно одно — знать, что ты счастлива. — Не мог же он сказать ей, что для того, чтобы добраться до Локарно, забрать ее из клиники и привести к матери в Сен-Мориц, ему пришлось заложить «Патек-Филипп». Теперь едва ли ему удастся их выкупить.
— Ты дал мне хороший совет, благодаря тебе я получила свободу и паспорт.
— Слава Богу!
— А у тебя какие планы?
Ее вопрос и тон, каким она его задала, означали, что между ними все кончено. Лейтенант Марчелло Бельграно понял это.
— Я рад, что был рядом с тобой, когда ты в этом нуждалась, — убитым голосом сказал он.
Теа поцеловала его в щеку.
— Приедешь в Милан, позвони, — холодно бросила она.
Аборт, бегство из клиники, перенесенные унижения — все это принадлежало прошлому, которое следовало поскорее забыть.
— Позвоню, — вяло пообещал Марчелло.
Теодолинда повернулась и направилась к выходу. Граф Бельграно ди Селе проводил ее печальным взглядом, мысленно прощаясь с перспективой выгодного брака, который позволил бы вернуть блеск ржавому фамильному гербу. Худшая из его учениц так и не научится хорошо сидеть в седле. Он останется в армии, ведь иначе придется расстаться с лошадью, и будет оплакивать упущенное счастье. Пусть поначалу им и руководил расчет, но теперь Марчелло по-настоящему ее любил.