Джулия

Модиньяни Ева

Глава 8

Словно откуда-то сверху Теодолинда видела себя и снующих вокруг нее людей, но ей было совершенно безразлично, где она и почему вокруг столько народу в белых халатах. Ей надо было обязательно найти плюшевого медвежонка, который куда-то запропастился. Она помнила, как он завис в прямоугольнике открытого окна, а потом вдруг исчез, словно растворился в черном ночном небе. Теодолинда даже свесилась с подоконника, но с высоты третьего этажа увидела лишь темное пространство тротуара. Если бы белый медвежонок

упал на асфальт, она бы обязательно его заметила. Своими руками она не могла выбросить любимца, значит, он сам улетел в окно, исчез из их квартиры на улице Венеции, как и папа. Только он исчез бесшумно, а папа, уходя, так хлопнул дверью, что в гостиной задребезжал хрусталь.

Постепенно она начинает вспоминать. Из глубин памяти появился сначала дурманящий запах олеандра, потом она увидела бухту Портофино и себя — веселую, счастливую, на террасе утопающей в зелени виллы. Из Милана приехал папа, и она побежала к нему навстречу в японском кимоно, которое ей привез из Токио дедушка. Папа похвалил ее наряд, поднял на руки, поцеловал. Сколько ей лет? Только что исполнилось восемь.

— А где мама?

Продолжая смеяться, Теа поднесла к губам палец.

— Тише, папочка, мы не должны ее беспокоить, — объяснила она отцу. — Мама не одна, а со своим другом, поэтому она велела мне пойти погулять.

— А мы с тобой знаем этого друга? — осторожно спросил отец.

— Кажется, нет, — весело ответила Теодолинда.

Отец на минутку задумался.

— Знаешь, что мы с тобой сделаем? — на его лице появилась заговорщицкая улыбка. — Поедем в отель «Сплендидо», снимем хороший номер, наденем купальные костюмы и — бултых! — в бассейн! Поплаваем и вернемся домой, согласна?

— Ура! — в восторге закричала Теа. — Поехали!

Вернулись они к вечеру. Марта сидела в гостиной и слушала музыку. Это была бразильская румба, Теодолинде она очень нравилась.

— А теперь иди спать, — сказал ей отец, — нам с мамой нужно поговорить.

Теа часто видела, что мама подслушивает, поэтому, сделав несколько шагов по коридору, вернулась на цыпочках назад и прильнула к двери.

— Ты ведешь себя, как сука во время течки, — тихим и сердитым голосом сказал отец. — Но если уж ты не можешь не спариваться с каждым встречным, постыдись хотя бы маленькой дочери. Она не должна быть в курсе всего этого.

Теодолинда услышала смех матери.

— Ты так редко вспоминаешь о моем существовании, что тебя, похоже, секс вообще не интересует. Торчишь в больнице с утра до позднего вечера, а мне чем прикажешь заниматься? — голос Марты начал срываться на крик. — Для тебя существует только твоя работа. Ради Бога, ничего не имею против, но я хочу жить так, как мне хочется. Ты женился на мне только ради карьеры, думаешь, я не знаю об этом? Ты был не в меня влюблен, а в громкое имя моего отца. Смотреть было тошно, как ты перед ним лебезил, как пресмыкался, вздохнуть лишний раз не смел без его разрешения. А теперь, конечно, теперь ты — главный в клинике, главный

на кафедре, теперь тебе наплевать и на Аттилио Монтини, и на его дочь, но не забывай, что профессором ты стал исключительно благодаря мне. Твой авторитет — на пятьдесят процентов моя заслуга. Ты обязан мне по гроб жизни, а я тебе ничем не обязана, так что оставь меня в покое. Как хочу, так и живу.

— Мы говорим о дочери, а не о тебе, и я обещаю, что если еще хоть раз Теа станет свидетельницей твоей разнузданности, я сразу же подам на развод.

— Если ты посмеешь это сделать, я от тебя и мокрого места не оставлю.

— Ты же только что уверяла меня, что я женился по расчету. Теперь, значит, все изменилось? Теперь моя фамилия престижнее фамилии Монтини? Но еще раз повторяю, если что-нибудь подобное повторится при Теодолинде, мы расстанемся навсегда. Запомни, я не шучу.

«Почему они все время ругаются?» — подумала Теа и бегом бросилась в свою комнату. Там она взяла мишку и крепко прижала к себе. С ним она никогда не ссорилась. Почему мама с папой не могут любить друг друга, как они с мишкой? Но если она любит своего белого медвежонка, почему она подошла к окну и выбросила его?

Теодолинда вспомнила, это было не в тот вечер, а гораздо позже, спустя несколько лет, в день святого Амвросия. Родители поехали в «Ла Скала» на открытие сезона и пригласили с собой двух американских врачей.

Девочка проснулась от громких голосов в гостиной, потом открылась дверь, и она почувствовала знакомый запах отцовского одеколона — запах свежести и надежности.

— Гости уже ушли? — спросила Теа.

— Нет еще, но я отправляюсь спать, и ты спи, — ласково сказал отец и поцеловал ее.

— Как опера?

— Очень даже неплохая.

— А публика?

— Занудная.

— Как поужинали?

— Отвратительно.

Теа хихикнула.

— Ты медвеженок, папа, я люблю тебя даже больше, чем своего мишку.

— Папа медведь и дочь у него медведица, только маленькая, — засмеялся отец и обнял ее нежно-нежно.

— Когда эти американцы уйдут? — спросила Теа. — Им ведь, наверное, тоже завтра рано вставать?

— Конечно, но они молодые и могут позволить себе недоспать. А я уже старенький, мне пора на боковую.

— Да, сорок один год — это очень много, я знаю, но ты не выглядишь стареньким. Все мои подруги в тебя влюблены.

— Спокойной ночи, болтушка, — засмеялся отец и, поцеловав ее в лоб, ушел.

И снова она проснулась, на этот раз от знакомых ритмов бразильской самбы. Часы показывают два. Теа встала, вышла из своей комнаты, пересекла коридор и остановилась перед открытой дверью гостиной, откуда лился свет и доносились ритмичные звуки музыки.

В щель она увидела маму. Мама танцевала и, танцуя, раздевалась в такт музыке. Двое молодых американцев с бокалами в руках с улыбками смотрели на нее. Теодолинде словно кто-то сжал железной хваткой горло. Она без сил опустилась на пол и начала плакать.