Джузеппе Бальзамо (Записки врача). Том 1
Шрифт:
Графиня Дю Барри была ревнива из самолюбия и от страха. Ей большого труда стоило завоевать занимаемое положение, оно было слишком высоко и слишком далеко отстояло от отправной точки, чтобы она могла позволить себе, подобно г-же де Помпадур, терпеть при короле других любовниц, даже находить их для него, когда его величество скучал, что бывало с ним весьма часто.
Итак, будучи ревнивой, графиня Дю Барри хотела досконально изучить причины несговорчивости короля.
Король произнес памятные
– Я забочусь о счастье своей невестки и не уверен в том, что дофин способен ее осчастливить.
– Отчего же нет?
– Мне показалось, что в Компьене, Сен-Дени и Ла Мюэт его высочество Людовик слишком пристально рассматривал чужих жен и очень мало внимания уделял своей.
– По правде говоря, если бы я этого не услышала от вас, я бы никогда не поверила: ее высочество хороша собой.
– Чересчур худа.
– Она такая юная!
– А вы поглядите на мадмуазель де Таверне; ведь она одного возраста с эрцгерцогиней.
– Ну и что же?
– Она необыкновенно хороша.
В глазах графини мелькнул огонек, предупредивший короля о допущенной им оплошности.
– А вы сами, дорогая графиня, – с живостью продолжал король, – в шестнадцать лет наверняка были пухленькой, как пастушки нашего приятеля Буше.
Эта маленькая лесть немного поправила положение, но удар был слишком сильный.
Графиня Дю Барри перешла в наступление.
– Значит, мадмуазель де Таверне очень красива? – жеманничая, спросила она.
– Понятия не имею! – сказал Людовик XV.
– Как? Вы ее расхваливаете и не знаете, красива она или нет?
– Я знаю, что она не тощая, только и всего.
– Значит, вы видели ее обнаженной?
– Ах, дорогая графиня, вы толкаете меня в западню! Вам известно, что я ее видел сверху, и меня поразили.., формы, к черту мелочи! А у ее высочества я, кроме костей, ничего не заметил, только и всего.
– У мадмуазель де Таверне вы заметили формы, как вы говорите, потому что у ее высочества – красота изысканная, а у мадмуазель де Таверне – вульгарная.
– В таком случае скажите, Жаипэ, разве у вас не изысканная красота?
– Ага! Комплимент, – едва слышно прошептала графиня, – только предназначен он не мне! – И громко продолжала:
– Я буду очень довольна, если ее высочество выберет себе привлекательных фрейлин. Как ужасно, когда при дворе одни старухи!
– Мне ли об этом говорить, дорогая? Я еще вчера толковал об этом дофину, но ему это безразлично. Вот образцовый муж!
– А не начать ли ей с мадмуазель де Таверне?
– Думаю, что так и будет, – отвечал Людовик XV.
– Откуда вам это известно?
– От кого-то я слышал.
– Она нищая.
– Да, зато знатная. Эти Таверне-Мезон-Руж – из хорошей семьи и верные слуги.
– Кто
– Этого я не знаю. Но я тоже убежден, что они нищие.
– Очевидно, не Шуазель, потому что тогда у них ни в чем не было бы нужды.
– Графиня! Давайте не говорить о политике, умоляю вас!
– Если я заметила, что Шуазели вас разоряют, – это называется говорить о политике?
– Разумеется, – отвечал король и встал со своего места. Час спустя его величество вернулся в Большой Трианон в прекрасном расположении духа оттого, что пробудил ревность, и повторяя вполголоса, как вероятно, повторял бы Ришелье в тридцать лет:
– По правде говоря, ревнивые женщины – это довольно скучно!
Как только король удалился, Дю Барри встала и прошла в будуар, где ее ждала Шон, сгоравшая от нетерпения узнать новости.
– Ну, в эти дни у тебя большая победа, – заметила она, – третьего дня – представление ко двору, ужин с ее высочеством…
– Верно. Да мне-то что?
– То есть как что? Ты знаешь, что в эту минуту сто карет спешат по дороге в Люсьенн в погоне за твоей улыбкой?
– Мне жаль этих людей.
– Почему же?
– Потому что они зря теряют время: ни кареты, ни люди не увидят утром моей улыбки.
– Не надвигается ли буря?
– Да, черт побери! Прикажите скорее подавать шоколад!
Шон позвонила. Явился Замор.
– Шоколад! – приказала графиня.
Замор неторопливо повернулся и медленно, с важным видом пошел отмерять шаги.
– Этот дурак хочет меня уморить! – закричала графиня. – Сто ударов кнутом, если сию минуту не побежит!
– Я – не бежать! Я – дворецкий! – важно вымолвил Замор.
– А-а, ты – дворецкий! – прошипела графиня, схватившись за хлыст с рукояткой из золоченого серебра, предназначенный для дрессировки спаниеля. – Дворецкий? Ну, погоди! Я тебе сейчас покажу дворецкого!
Он бросился бежать, натыкаясь на стены и истошно вопя.
– До чего вы сегодня жестоки, Жанна! – заметила Шон.
– Я имею на это право.
– Разумеется! Однако я должна вас остановить, дорогая.
– Почему?
– Боюсь попасться вам под горячую руку. В дверь будуара три раза постучали.
– Кто там стучит? – нетерпеливо спросила графиня.
– Хорошенький его ожидает прием! – прошептала Шон.
– Пусть я буду плохо принят! – проговорил Жан, широко распахнув дверь.
– А что произошло бы, если бы вы были плохо приняты? Это ведь вполне возможно.
– Если это произойдет, я больше к вам не приду, – отвечал Жан.
– Ну и что Же?
– Вы сами потеряли бы больше, чем я, если бы плохо меня приняли.
– Наглец!
– Ну вот! Я уже и наглец, только потому, что не льщу вам. Что с ней сегодня, Шон?