Echo
Шрифт:
Светка обувалась, нагнувшись, Ксю шлёпнула её по заду — как и вчера, как будто ничего и не было!..
Может всё же тебе тоже?
Дай мне слово. — Уже открывает дверь.
Да не буду я, дурочка.
Я в тебя верю. Поверь, в мире есть вещи и получше…
И побольше! — и мне не терпится их заполучить…
Она ушла.
Ксю распахнула дверь — уходит по коридору — хотелось её вернуть, снова сделать с ней…
Только к обеду мы выбрались из квартиры, была самая страшная жара, я шёл в библиотеку переделывать реферат и писать дипломную работу. О.Ф. шёл за мной в надежде выпить пива за мой счёт. Последнего от всей квартплаты осталось почти ничего, и хотя бы это последнее я не очень хотел тратить на выпивку. Вернее, безумно хотел, но скреплял себя силой воли, которую профессионально
Только мы вышли из-за угла дома, как налетел отвратительный ветер с пылью (кажется, в последние несколько лет целые ураганы из песка и пыли вошли в привычку горожан как тот же тополиный пух, который, кстати, тоже тут как тут). Хоть я был в очках (типа кота Базилио), мне в глаза попал песок, я остановился, снял «слепыши» и стал говорить много и долго о том, что такое жара, пыль, ветер и песок, и тополиный йух, и похмелье, и институд, и реферут, и дипломник, и О. Фролов-ренегат. Песок скрипел у меня на зубах, я плевался, а О. Фролов, подтянувший меня за рукав к откуда-то возникшей прямо у нашего дома пивной точке, резюмировал: «Реальность говно: давай обожрёмся!». Я чуть запнулся, поколебался в своей устойчивости (а не взять ли небольшую трёхлитровенькую баночку холодненькую — и домой!!), но вырвался и, нагнув голову, как бы против ветра и прочих стихий, зашагал дальше, отговариваясь на ходу: «Надо диплом писать, уж все сдали, а я только начал… И в кеглях пиво я никогда не поощрял».
Алёша, Цезарь, ты гениален, — дай мне на «Жигулёвочку», в Лётке ведь давал… — Этот тезис он повторял во всяческих модификациях до самого рынка, при этом тянул меня за рукав, забегал наперёд, пресмыкаясь и демонстрируя какие-то бумажки из карманов в качестве набросков гениальных его будущих стихотворений и прочих творений, которые он мне продаст за 3. 60, хотя вообще-то они стоят значительно больше… сотни и тысячи долларов… это раритеты… им место в Библиотеке Конгресса… фолдер такой-то, лист такой-то…
Не хочешь идти в библиотеку, иди домой, что ты вообще увязался! Не один я, оказывается, поражён мегаломанией!
(Я знал уже, что после отдачи средств на «Приму» или на пиво эпитеты «Цезарь», «гениален» и т. п. с фатальной быстротой сменятся на «мудок», «бирюковский подсозок», «председательский сынок», «Лёня «Орешки» Шепелявый», «Алёха», «Алёша с посевной» и даже и более витиеватые, если много ещё осталось «Примы».)
Тебе ведь тоже надо писать, черепная система!
Алёша, Алёшенька, сынок… то есть отец, Цезарь Гай Юлий, наследник Империи, дуче, команданте, Единоличный Лидер «ОЗ», Величайший Стилист Вокала, Гений Филфака и Всего Мира, я веду, веду научную — тот раз писал, целый день парился на четвёртом этаже, как дурильня, Эткинда листов на 10 переписал, а там всё жесточайше: нарраторами всякими пересыпано… ой-йой-ой! Я этого не выдержу, Олёша!.. — он даже подпрыгивал предо мною, потрясая папкой.
(Мы, профаны, как два профана, шли с папками с бумагой под мышкой! без бровей, лысые, я в красной майке с Че Геварою! — все прохожие лупились в нас и показывали пальцем! Некто Славок, наш сокурсник и человечек не очень большого роста (зато обладатель совершенно белых волос и огромных ушей — что тоже немаловажно в свете выше- и нижесказанного) и, соответственно, ума, чтоб сочинить нижеследущее, рассказывал о своём дальнем (повторяю: дальнем) знакомом, который очень любил Гитлера и изображал его из себя: отрастил усики, выкрасил их в чёрный цвет, сделал чёлочку, нашёл где-то форму: китель, галифе, портупею, сапоги — и во всём этом являлся ежедневно (подчёркиваю!) в Тамбове (всячески подчёркиваю!!). Каждый (каждый без исключения и выходных — подчёркиваю для особо тупых!) день он получал в табло. Я на такое не могу решиться даже ради «идеи», хотя именно сей архетип и есть стопроцентное попадание в чёрное яблыко профанации! До войны в телефонной книге Нью-Йорка насчитывалось несколько сотен людей с фамилией Гителер, а уже в 1947-м — ни одного!.. а чтоб добровольно!.. Все — абсолютно все — будут
Нарратор — это всего лишь рассказчик, а есть ещё нарравтор и ретардация с брахиколоном — прошу не путать с барахтанием под одеколоном! — и попрошу не затруднять моё продвижение к источнику знаний!
А, а я думал это нарост… Алёша, Алексий, Алексий, Алексий, к источнику Добра и Зла подходим мы (во Имя Господа Нашего подходим!), распознаем двуличие мира сего, вкусив от змия познания, не пройдя места сего (он тянул меня непосредственно в рыгаловку «Нива»), здесь нам крест испытаний и древо познания, эдемский рай, ждущий пришествия блудныя сыннов отечества свояго… российскаго… научнаго (из Архангэлска пешком, блять!)… научнаго ума-розума познания…
Я весь удох.
Эх, Саша, Саша, жизнь наша, что ж ты…
Реальность говно: давай обожрёмси — я это утверждаю, как Диоген, как Ван Гог, как Пелевин и тысячи других нарравторов — декларировал он и растянул лицо в улыбочке, которую я называю «Марфуша» (такая была у Куравлёва в фильме «Афоня», когда он засиял улыбкой для мента, и его физиономия сразу стала соответствовать паспорту его тётки).
Нет-нет, реальность — это, так сказать, реферат надо писать, а обжирались мы вчера.
Олёша, опомнись, хороняка, ересь твоя… Из Новгорода я, рыгаловку вонючую пришла посетить, воды да водкы попить, кутьи-мамолыги поесть…
Вон колонка, там и попей, старая.
Алёша! Алёшенька, сыночек, Цезарь, кайзер, фюрер, фельдфебель, фельдшер, егерь…
Ну вот это вот — «фюрер», «фельдшер», «егерь» — не надо…
…горняк! горняк ебучий! с шапкой и с фонариком!
(И т. п. и т. п.)
Ну вот и мама, не дала даже подумать…
Ты во сколько вчера пришла?
Поздно.
И где ты шаталась? Ушла с вечеру.
В «Танке» были со Светкой.
А почему на ключ закрылась?
Светка со мной ночевала в моей комнате.
А ещё кто?
Никого. Просто… собака была в подъезде — она меня проводила до этажа, стала спускаться… Да и поздно уж совсем…
Ага, пошла Светланка с Ксюшею в саду поспать под грушею!.. Светка твоя хорошему тебя не научит, я чувствую. Как с ней повелась — только по клубам и лазишь да на машинах ездишь. Шалава подзаборная твоя Светка, я думаю. И красится и одевается, как шалашовка последняя, и поведение какое-то вульгарное… Трахается поди направо и налево и тебя завлекает. Сама-то не хочешь в таких трусах шегольнуть по улице — полжопы наружи — да ещё ночью и в соответствующих местах…
Ну мам, хватит, что ты несёшь.
Видаки, рамштейны, пиво, клубы, машины — вот все твои интересы.
Ну какие машины, какие видаки?
Я нашла кассету у тебя под матрасом.
Ну и что?
Как что? Все кассеты у нас в шкафу стоят на полке, а это что — ? Я даже смотреть побоялась. Порнография, да?
Эротика.
Эротика! Какие вы все умные стали! Порнография — скотство, но как же без него, надо ведь знать, что куда вставляется, эротика — всё понятно, но невнятно, а любовь? Эротика — это и есть любовь?! «Делать любовь», «давай займёмся любовью» — на уме только траханье, а любви-то нет! Познакомятся в этом клубе, зальют глаза, подъедут на машине и давай!..
А как же наслушаются «Рамстейна» и насмотрятся видаков?!
…Давай-ка я тебя вот так, а потом вот так, а потом тебя, а потом мы вместе и… и всё это произносится вслух, и делается при свете, старательно и планомерно!.. тфу, мерзость! Советские времена, советские фильмы — парень провожает девушку, весь замирает, чтобы коснуться её руки, весь воодушевляется, окрыляется, читает ей стихи, а если уж поцелует, то это всё…
Конец фильма. И жили они долго и счастливо, как дураки, и на полке брали пирожки… и даже пирожные и пироги когда зарплата.