Echo
Шрифт:
Тебя хоть раз кто-нибудь провожал, держал за ручку?
Держал, мы даже целовались, бе-бе! А ты как думала!
И когда же это было?
Вчера вечером. Меня пригласил один мальчик — совсем юный такой, стеснительный, воспитанный. Ему пятнадцать лет всего. Учится в консерватории в Москве. Мы гуляли с ним на Кольце… ну, у Вечного огня. Он читал мне стихи — Пушкина, а потом твоего любимого Евтушенко, а потом — на английском (он два года жил в Англии, у него богатенькие родители) — поэта Китса, по-моему… Мы шли под ручку, держались за ручку, и уже появились звёздочки на небе… Мы подошли к ларьку и он… купил… мороженое… а вообще нет — рубчатый сверхпрочный гандон и предложил заняться анальным сексом! Прямо на улице! на лавке! в сортире!
Ксю рассмеялась чуть ли не до истерики. Мать вспыхнула, бросила остатки яичницы, глотнула кофе, резко встала и пошла собираться на работу.
Денег больше, тварь, не получишь. И отцу скажу, не даст. Сиди дома, кукла.
Сама тварь. Подумаешь. Свинья грязи найдёт.
Всё,
Пока, мам, целую.
С тобой не разговариваю больше.
Скажи только, когда батя прибудет — я куда-нибудь слиняю… Подумаешь, подвиг какой — «опять сошлись»! — чтоб совместно жрать перед ящиком и удовлетворять друг друга словесно! Энергетические вампиры-извращенцы! Вы же на работе не можете поскандалить, там вы приличные люди, а тут будете орать — никаким «Раммстейном» не перешибёшь!
Мы шли в Пушкинскую библиотеку чрез рынок. Цетральный вавилун — самое людное место города. Жара, толчея, убогия просят милостиню, бычьё лезет, разбрыкивая всех, на своих как бы крутых тачках куда не попадя, грузчики тоже с тачками и тоже разметают всех выкриками «Дорожку!», какие-то турчаны и ромалы тыкают тебе «Золото, доллары», кругом продаётся всякая иностранная суррогатная дрянь, которая с радостью всеми раскупается — за ради чревоугодия раскупается и не имеет никакого отношения к пище духовной (например, самогону) и вдобавок на каждом углу орёт самая голимейшая попса. Вобщем призрак площади, рынка, от которого сразу хочется залезть в призрак пещеры.
Прямо перед нами к колонке прошествовал человек-бомж, одетый, так сказать, единственно в некий бредень. Бородатый, скрюченный, чёрный, обросший, он с жадностью пил воду, по-видимому, ледяную. Как уже сообщалось, одежды на нём было не очень много — только непомерно растянутые совковые детские или женские колготки (у меня года в три-четыре такие были). Колготки были натянуты до груди и там ещё подвязаны какой-то проволокой, особенно большие клетки-дырья были в обвисшей тазобедренной области, трусов не было. Мы вдруг застыли в непонятном состоянии, остановились и даже не говорили друг другу ни слова — мы не могли ни удыхать, ни обсуждать, ни восхищаться, ни сочувствовать. В странной зачарованности и молчании мы проследовали в подвернувшуюся рыгаловку «Погребок», находившуюся, как и полагается, в подвале. О. Фролов унизился, пресмыкнулся, отворяя мне дверь и кланяясь при этом до земли, но я не входил. Тогда мы одновременно влезли в двери (нестерпимо захотелось выпить) и одновременно воскликнули:
Вот твой прототип! (я).
Вот мой идеал! (О.Ф.).
Тут-то мы и удохли, прямо в рыгаловке. Взяли по кружечке, но было ясно, что такое потрясение чудным видением бомжа и бреденя требуется хорошенько залить от змия. О. Фролов выпросил вторую — я особо не противился, так для проформы — традиции следует блюсти. Две кружки — это критическая масса, то есть, простите доза. Надо, необходимо было решиться на большее, а денег-то мало и надо в библиотеку. Пока я истерически расплёвывался со своей старой и больной совестью, О. Фролов, надоумленный наверно своим внутренним баранделем (таковой есть и у меня), говорит: дай, сынок, денег и ты щас поразишься! Я уже поразился сегодня, отвечаю. Сам думаю: чем же он сможет меня удивить — весь ассортимент я знаю наизусть. Поразишься, отвечаю, говорит. Нет, Саша, навряд ли. Поразишься, говорит, не менее чем от бреденя. Я представил довольно много еды для закуси, купленную за малую сумму, которой я располагал — всегда хочу есть, что поделаешь… Где-то читал, что желудок участвует в мыслительном процессе — и не просто там «Есть давай!» или когда боишься, а практически во всём — в качестве, так сказать, филиала мозга и на глубинно-подсознательном уровне, конечно — основываясь на собственных наблюдениях, полностью с этим согласен… А у женщин ведь тоже матка… или жопа, я бы сказал, в определённом смысле энергетически участвует… Можно взять по соточке и два бутера с ветчиной… или один с сыром и чебурук… или же…
Когда он приволок бутылку «Старославянской» и стакан газировки, я аж потерял дар речи. Казалось даже, что все окружающие смотрят на нас с беспощадной площадной иронией — мол, вот дураки-чудаки, ну давайте, попробуйте, назвались груздем — пейте до дна. О. Фролов зверски сорвал зубами неудобную пробку, картинно разлил в стаканы — непривычно помногу — и мы, красуясь, как актёры в шекспировской драме, поднимая бокалы, как будто в них налит был яд, чокнулись и выжрали.
Надо сказать, что, выпивая, мы — сначала бессознательно, а потом и сознательно, даже до теорий — не признавали никаких этих мажорских правил: на повышение там градуса надо всё время идти иль на понижение, не смешивать то с тем, пить только Пн-Сб-Вс, не пить с утра, похмеляться или не похмеляться и т. п. — если уж даровать змию — то на всю катушку, от всей души! Наоборот — ставили себе задачей охватить весь спектр спиртных напитков. Квадрозаершение!
Несколько слов про напиток: сей есть самый отвратный, с неприятным вкусом одеколона, 35 градусов и более, с обязательными последствиями в виде разной тяжести отравлений (даже для людей бывалых), если пролить его на стол,
Мы ещё не допили, так как возникли проблемы с запивкой и закуской, и тут — пришли мужики, взяли четыре бутылки того же самого на троих и тихо, без эмоций и закуски и запивки, усидели их.
Выходишь на свет божий из этого «Погребка», подвальчика, подземелья, андерграунда, и совсем непонятные и неприятные ощущения — как будто в другой мир попал: какое-то солнце, пекло, гул, вонь, какие-то люди куда-то спешат, суетятся, якобы что-то делают архиважное — в масштабах Вселенной, я бы сказал, — и надо вроде как тоже делать нечто общественно полезное… Тьпфу, блять! плюнуть и растереть! Когда есть ещё деньги, я всегда почти возвращаюсь назад — в недра. Здесь совсем другое: дым, полумрак, прохлада, запах еды, вина и пива, никто никуда не спешит и даже всем своим видом не внушает ни малейшего намёка на социально и космически значимые деяния. Просто сидят как люди, пьют дешёвую разбавленную водку, такое же пиво, едят чуть заветренные бутерброды из несколько грязноватой посуды, курят «Приму» или «Космос» с изображением чертей, стряхивают пепел в освободившиеся тарелки, и этим элементарно, без всякой помпы и многозначительности, довольны. И куда не повернись — как будто зеркальное отражение твоё: сидит и пьёт, и курит, и в меру выпитого всем доволен. А зайди в заведение чуть (я подчёркиваю: чуть!) покруче и тут ты уже увидешь не просто людей, однородных братьев друг другу по разуму и несчастью, а несколько социально-сексуальных категорий: бычьё ебаное, пидоры хуевы, блядство ресторанное, сельпомасса дубовейшая и блядство от сельпомассы — последнее вообще просто шик-модерн! (Не подумайте, что я так уж не люблю людей… людей — в принципе, люблю…(см. выше).) Орёт попса (не просто играет, но именно оглушает, чтобы не было задушевного разговора, а были только пьяные истерические выкрики), все пляшут под неё, танцуют парами (вообще остро чувствуется разделение по половому признаку), жрут и пьют, изображают какое-то безудержное веселье, вобщем-то не соответствующее жизни нашей, и чрезмерное опьянение, курят в коридоре сортира и там же зажимаются и снимаются — и всем своим видом громогласно, чистосердечно-нагло заявляют: я отдыхаю, я крут, хоть и не очень, но хоть так-то (есть и похуже лохи и бомжи, которые, например, по рыгаловкам сидят), мне надо расслабиться, развеяться, оторваться, заняться… — будет что завтра всем порассказать! — а иначе для чего вообще жить?!.
Это понятно… Одно плохо, что и в простых пивнухах всегда и неизменно играет Миха Круг или Вано Кучин (раз мы с Сашей Большим зашли в рыгаловку — никого нет, только мы, тишина, хорошо, думаем про себя, заказываем и тут нам включают шансончик!). Ты совсем уходишь в этот мир, погружаешься в его хтонические глубины (физически уходя в состояние скотского опьянения, конечно) и совсем забываешь о мире том, внешнем, где солнце и вся фигня — и даже не можешь себе его тут вообразить… Комммунизм, жизнь в катакомбах Уэллса после ядерной катастрофы, подземелье Франкенштейна и K°, инфернальный культ лунного Диониса… Тот прежний мир в блёклых обрывках воспоминаний кажется абсурдом, только что пригрезившимся кошмаром, чтобы развеять остатки которого, надо сразу выпить… А тут вклинивается эта падаль со воими «понятиями», «фраерами», «лярвами» и «централами» — и всё насмарку! Или какой нибудь заблудший пасынок, насмотревшийся посредством электронно-лучевой трубки всякой америкосной и нео-россосной погани, начинает её воссоздавать как само собой разумеющееся прямо здесь, в святая святых всех маргиналий. Это возмутительно! Саша Большой, неужели ты будешь на это смотреть! Здесь необходимо, я думаю, проигрывать шарманку, как в старые добрые времена (примечание: «шарманкой» мы именуем «Cannibal Corpse» и ему подобных; можно ещё огласить и «Slayer» и «ГО»), тогда реальность исчезнет (по крайней мере, из нашего мозга) навсегда (или, по крайней мере, на один-два дня, что тоже не каждому даётся).
Понятно, что библиотека на сегодня отменялась, вместо неё завязывалась небольшая пьяночка (литра на полтора-два). Я посмотрел на часы и ужаснулся: во-первых, время уже третий час, во-вторых, вспомнил, что мне надо было сделать вчера. Я был должен по просьбе матери Ю-Ю купить продуктов и от себя — цветов… Сегодня день её рождения — этой симпотной девице исполнилось 16 годков (если я не путаю). Я сознавал, что в заначке заначек у меня должны быть ещё деньги — и как раз хватит на всё (ну, может несколько поскромней…), но в последнее время все заначки куда-то испаряются — как спиртуоз!