Единая-неделимая

Краснов Петр Николаевич

— Скажите мне… Что такое Дюков мост?

XXV

Андрей Андреевич не удивился вопросу. Он его ждал. Но он пришел в большое волнение. Залпом выпил стакан красного вина, несколько раз провел рукой по волосам, снял, надел и снова снял очки, наконец, встал и прошелся по комнате.

— Если это праздное любопытство, — сказал он глухим и недовольным голосом, — то лучше не будем об этом говорить. Есть люди, которые ходят по краю бездны, а в самую бездну заглянуть не решаются. По-моему, тогда и ходить не стоит.

— Я ничего не боюсь, —

сказал Морозов, но почувствовал, как мурашки пробежали по его спине и волосы на затылке точно стали шевелиться.

Андрей Андреевич хотел продолжать, но дверь бесшумно отворилась, и в ней появился денщик, босой, в рейтузах и рубашке. Андрей Андреевич и Морозов повернули к нему головы.

— Там, ваше благородие, Бурашка в дверь царапается. Прикажете пустить?

— Кто это? — быстро спросил вдруг побледневший Андрей Андреевич.

— Полковая собака, — сказал Морозов.

— Ах, не пускайте! Не пускайте, прошу вас, никаких собак! Не нужно собаки!

Морозову показалось, что Андрей Андреевич очень испугался. «Бывают же чудаки между штатскими, — подумал он, — что собак или лошадей боятся».

Он сделал знак, и денщик скрылся за дверью.

Андрей Андреевич был в крайнем волнении. Он быстро ходил взад и вперед, наконец, остановился против Морозова и тихо спросил:

— Вы слыхали что-нибудь о четвертом измерении?

— Нет. Я ничего не слыхал. Это что-то математическое?

— Да… Математика и есть наука, где мы ближе всего подходим к тайне. Вы геометрию изучали? Знаете: есть точка. Если точку заставить путешествовать в пространстве и она оставит след своего движения, то образуется линия. Это — первое измерение, или величина одного измерения: в длину. Если линия начнет также двигаться, как точка, оставляя за собою след, то образуется некая плоскость, поверхность, — величина, двух измерений: в длину и ширину. Если теперь плоскость начнет также путешествовать, оставляя по себе след, то является некоторое тело — величина трех измерений: в длину, ширину и вышину, и больше наш ум не может ничего себе представить. Больше измерений нет. Весь земной мир со всеми его разнообразными формами укладывается в эти три измерения.

… Ну, а теперь представьте, что некоторое тело начнет путешествовать, оставляя за собою некоторый след в пространстве, — не создаст ли и оно некую совершенно новую величину, которая будет иметь уже не три, а четыре измерения?

— Я не могу ничего представить. Как бы тело ни двигалось, оно будет рассекать пространство плоскостью, то есть будет строить тело все тех же трех измерений.

— Не понимаете? Поясню примером. Если считать, по-вашему, то и точка, двигаясь, останется точкой, ибо рассекать поверхность будет только точкой.

…Вообразите себе улитку, неспособную поворачиваться и могущую смотреть только вперед. Она движется по листу бумаги. Ей весь мир будет представляться величиною одного измерения. Теперь допустите в ней способность поворачиваться. Она оползет лист кругом и получит способность разбираться уже не только в длине, но и в ширине листа. Мир явится в ее представления в двух измерениях. Мы не более как такие улитки. Мы знаем свои три измерения и вот даже не пытаемся соскользнуть с них в какое-то пространство, где бы мы ощутили это четвертое и,

вероятно, дальнейшие измерения. А между тем в этом дальнейшем развитии и заключается тот мир невидимый, который нас окружает и которого мы не видим только потому, что мы не пытались постигнуть предметы более чем трех измерений.

— Да ведь никто не постиг.

— То, что никто не постиг, еще не значит, что этого нет. Десять лет тому назад никто не знал о существовании радия, но это не значит, что радия не было. В тринадцатом веке европейцы не подозревали о существовании Америки, но Америка жила своею жизнью. Из того, что вы не знаете, даже из того, что никто не знает, далеко не следует, что того, о чем не знают, нет. Если бы этого не было, разве могло бы быть чувство предсмертной обреченности, которое испытывают некоторые люди и даже животные, например собаки?

…А чувство предвидения и, наконец, явления сверхъестественные? Это и есть то, когда мы каким-то образом достигаем возможности вырваться из наших трех измерений, и попадаем в мир четвертого измерения. И, несомненно, на земле есть такие места, такие точки, где это легче достигнуть, то есть такие, где сами предметы касаются этого нового мира четвертого измерения. Обыватель называет такие места нечистыми. Про них идет худая слава, а между тем это просто места, где наш мир трех измерений соприкасается с миром больших измерений. И Дюков мост — такое место.

— Что же такое Дюков мост?

— Топографически — это старинный, каменный на сводах мост через один из притоков реки Луги, лежащий на Старопетербургском шоссе, мощенном, знаете, такими громадными гранитными плитами, как вы видели на Старогатчинском или Старокипенском шоссе. Это мост на дороге, проложенной еще Петром Великим и идущей через Ополье, имение господ Кистеневых. В роде Кистеневых, да и во всей округе, Дюков мост считается местом неблагополучным.

— Что же там случилось?

— Случилось то, что заставило людей выйти из рамок обычной жизни и почувствовать близость иного мира… Только страшное душевное напряжение горя или радости может дать человеку способность на миг коснуться этого мира.

Андрей Андреевич прошелся по кабинету. Он отхлебнул вина, плотнее запахнул портьеру на окне, точно ощупал, не скрывается ли кто-нибудь за нею, потом сел на стул, обхватил руками спинку и начал:

— Случилось это, вероятно, в царствование Анны Иоанновны, при Бироне, когда в России бывали разные герцоги, или, как иногда на французский лад их называли тогда, дюки. Имение Ополье — это замок, это, знаете, целая древняя постройка из серого и розового гранита, сложенного грубыми глыбами и скрепленного известкой так, как теперь скреплять никто не умеет. И была такая барышня-сирота, Лилиан Кистенева. Правда, страшное имя? И, конечно, красоты необычайной. Это всегда в таких случаях рассказывают. Впрочем… я видал ее портрет. Худенькая, бледная, талия в рюмочку, по бокам фижмы и карие глаза с какою-то затаенною печалью. Ухаживал за нею какой-то курляндский дюк. Жил он недалеко от имения Ополье и езживал к невесте, то в карете четвериком, то верхом на тяжелой миниховской лошади с крутою шеею, большою головой с острою мордою и волнистым хвостом, высоко подвязанным бантом — как на старых картинах.