Единая-неделимая
Шрифт:
На улице, где стыла холодная темная ночь, и было так торжественно тихо после недавнего шума, Морозов нагнал Андрея Андреевича, медленно шедшего пешком к Знаменской улице.
— Андрей Андреевич, — окликнул он его. Андрей Андреевич остановился.
— Андрей Андреевич, вы куда?
— Как куда? — точно удивился Андрей Андреевич. — К вам.
Теперь удивился Морозов.
— Ко мне?
— Да… Вы меня о чем-то хотели расспросить?
— Почему вы об этом догадались?
— А зачем вы меня окликнули?
— Да… Вы правы… Ну, так вот что. Я хотел спросить вас…
И совсем не думая, что он это скажет, Морозов
— Окажите, пожалуйста… Вы… масон?
XXIV
Андрей Андреевич не ответил ничего.
Молча дошли они до Знаменской и повернули по ней. Здесь их нагнал ночной извозчик. Андрей Андреевич подозвал его и сказал Морозову:
— Вам все равно? Вы одиноки? Поедем, и правда, к вам.
Морозов отстегнул полость и пригласил садиться.
— На Энскую, — приказал он извозчику, — в казармы. Всю дорогу они молчали.
Дома Морозов приказал денщику подать красного вина, стаканы и согреть самовар.
Пока денщик ходил по комнатам и гремел посудой, Морозов сидел в кресле, как гость. Андрей Андреевич вынул папироску и закурил.
— Крепостное право! — сказал он, пожимая плечами, когда солдат, поставив на стол поднос с бутылками, стаканами и печеньем, вышел из комнаты.
— Что? — не понял его Морозов.
— Да вот этот солдат. Приехали ночью, подняли с постели — служи его благородию.
— Простые и непринужденные отношения.
— Гм, — кашлянул Андрей Андреевич, — непринужденные!
Он замолчал. Морозов подошел к столу.
— Вам Pontet-Canet или Сотерна?
— Лучше Pontet-Canet. Я красненькое люблю. Оно мысли проясняет… Почему вы спросили меня, не масон ли я?
— Так… мне показалось… Вот вы, когда разговариваете, в глаза не смотрите.
— Это, по-вашему, признак масонства?
— Вы извините меня за мою нескромность. Все это очень глупо с моей стороны.
— К чему извиняться. Ведь и я к вам ввалился незваный, непрошеный в пятом часу утра.
Андрей Андреевич помолчал, затянулся папиросой, потом поднял голову кверху, от чего стала видна его темная, тонкая шея, и тихо сказал:
— Да… я масон.
Морозов сделал движение от стола и остановился у окна. В комнате томительно тихо. За окном, в голых ветвях полкового сада шумел предрассветный ветер, и по панели, тяжело шлепая кеньгами, ходил дневальный солдат.
— Вы… непосвященные… связываете с масонством что-то ужасное, — начал Андрей Андреевич. — Вы считаете масонство, подобно социализму, противоположением христианства. Между тем это не так. Масонство не отрицает христианства, оно его дополняет. В поисках Истины и законов Великого Архитектора Вселенной масонство является наивысшим учением человеческих отношений.
— Я слышал другое.
— Что же вы слышали?
— Я слышал, что в масонстве есть сложная иерархия чинов, причем младшие совершенно не знают самых старших и, исполняя беспрекословно приказы ближайших начальников, совсем не знают, кому они повинуются.
— Братья одной и той же ложи все известны один другому, — сказал Андрей Андреевич. — Что же касается до каких-то страшных степеней, связанных человеческой кровью, до всемирного заговора и единого управления мировой политикой, — это выдумка праздных людей. Ничего этого нет.
— Мне говорили, что масоны связаны такой клятвою, что младший брат обязан
— Все это, конечно, не так. В масонстве, как и во всякой крепкой организации, существует дисциплина. Но дисциплина эта не может требовать поступков, противных чести и добрым нравам. Прежде всего, масонство есть братство философское. В основу его положены самые высокие принципы. Вот что лежит в основе масонства: «En toutes circonstances, les Macons se doivent aide, protection, assistance, meme au peril de leur vie. Le Franc-Macon doit toujours se souvenir que tout homme, meme non Macon, est son frere. La Franc-Maconnerie a pour but le perfectionnement moral de I'Humanite, pour moyen, l'amelioration constante de sa situation meterielle et intellectuelle»… (Всюду и везде масоны должны помогать друг другу, оказывать всяческое содействие и поддержку, даже рискуя для этого всей жизнью. Фран-масон должен постоянно помнить, что всякий человек, даже и не масон — его брат. Фран-масонство ставит своею целью нравственное усовершенствование человечества, а средствами для этого считает — постоянное улучшение своего положения материального и интеллектуального) — сказал Андрей Андреевич. Он выговаривал по-французски безупречно. — Только в последнем пункте об улучшении своего имущественного положения масонство как будто расходится с христианством. Но и то это расхождение только кажущееся. Христианство вовсе не требует аскетизма. Это позднейшие толкователи Христа надели на него монашескую рясу… А в остальном, что может быть выше этого?
— Меня всегда страшила бы тайна.
— Но мы окружены тайной. Наше зачатие есть тайна, смерть тайна, и то, что мы говорим одно, а думаем другое, есть тоже тайна. Но мы этого не боимся.
— Это вне нашей власти. Но повиноваться, не зная кому!.. Я вот знаю своего Государя. Я могу соглашаться или не соглашаться со многими его распоряжениями, но я знаю, что Государь — православный христианин, человек, бесконечно любящий Россию и русский народ и он никогда не сделает ему сознательно зла. Но, не зная, кто стоит во главе масонства, и зная только, что это есть общество всемирное, разве я не рискую быть принужденным по масонской клятве сделать зло своей родине?..
— Я вам повторяю — масонство есть философское, туманное учение. Вы смешиваете масонство с государством.
— Однако на мой вопрос о тайне вы мне дали уклончивый ответ.
— Потому что тайна и есть тайна.
— Простите меня, Андрей Андреевич, я задам вам один нескромный вопрос. Только, ради Бога, не подумайте, что я недоволен… напротив, я рад вас видеть.
— Мне глубоко все равно, довольны вы моим присутствием у вас или нет. Это мне удобно.
— Вот это я и хотел вас спросить. Почему вы так легко, совершенно не зная меня, поехали ко мне?
— Потому что у меня бывают времена, когда мне страшно оставаться одному по ночам. Я способен тогда поехать к последней девке, пить с ней вино и говорить до утра. Вы же офицер, интеллигентный человек, притом я видел, что весь вечер у Сеян вы томились желанием спросить меня о чем-то. Потом вы догнали меня, заговорили, но заговорили не о том, что вас мучило, и я решил дождаться, когда вы со мною заговорите об этом. Ведь не о масонах же хотели вы меня спросить?
— Да, не о масонах.
— Тогда о чем же?