Единорог
Шрифт:
Таррант подумал, что с ее фигурой надо обязательно почаще надевать брюки. Они великолепно подчеркивали ее фигуру и теперь, несмотря на то, что она находилась в такой неординарной позе у одного из барселонских стульев. Чуть наклонив голову набок, она внимательно во что-то вслушивалась. В руке у нее была свернутая в трубку газета.
На противоположном конце комнаты сидела на корточках Люсиль в розовой пижаме. Она тоже была с завязанными глазами и со свернутой газетой в руке. Вилли Гарвин в темных брюках и серой рубашке со шнуровкой на вороте стоял на одном колене посреди
Таррант стал с интересом следить за спектаклем. Модести, пятясь, обогнула стул. Потом появилась с другой стороны стула. Люсиль ползком двинулась вперед, затем остановилась.
Вилли чуть повернулся боком, и бумага зашуршала под его рукой. Модести бесшумно двинулась на шорох. Люсиль осторожно сдвинула повязку вниз, так, что показался один глаз. Чуть приподнявшись, она двинулась вперед, словно краб, приподняв руку с газетой.
Вилли резко повернул голову и сказал:
— Обманщица! — Взмахнув своей длинной рукой он шлепнул газетой по голове Люсиль. Та ойкнула и, запоздало попытавшись увернуться, упала на бок. Вилли сдернул платок с глаз и уставился на девочку.
— Обманщикам никогда не преуспеть в этом мире, — сказал он с напускной строгостью.
— Что случилось? — Модести приподняла свою повязку и спросила у Люсиль. — Ты подсматривала?
— Еще как, — кивнул Вилли. Теперь все трое стояли на коленях. — Я сразу понял это по сигналам. С завязанными глазами она ни за что не могла бы двигаться так быстро.
— Он так сильно меня стукнул, Модести, — плаксиво пожаловалась Люсиль.
— Не преувеличивай, — усмехнулся Вилли. — Разве можно сильно ударить газетой? — Он встал, подхватил Люсиль и ловко перебросил ее через плечи, словно хомут. — Но такое случается со всеми, кто жульничает — и попадается.
— Он хотел сказать, со всеми, кто пытается жульничать, — нравоучительно добавила Модести, затем заметила Тарранта в фойе и поднялась на ноги: — Простите, сэр Джеральд. Я не заметила, что вы приехали.
— Вас занимали другие дела, — сказал Таррант с улыбкой. Когда он стал спускаться по ступенькам, чтобы поздороваться с Модести, Люсиль, по-прежнему находившаяся на плечах Вилли, вежливо произнесла:
— Добрый вечер.
— А, здравствуй, Люсиль, — откликнулся Таррант и к своему смятению обнаружил в своих интонациях фальшивую приветливость. — Ну, как поиграла?
— Спасибо, очень хорошо…
— Так, так…
— В постель, — возвестил Вилли. — Шагом марш. Только сперва скажи спокойной ночи Модести и сэру Джеральду.
— Спокойной ночи, Модести, — сказала девочка и получила холодный поцелуй в щеку. — Спокойной ночи, сэр Джеральд. — Таррант неловко похлопал по худенькой ручке.
Вилли двинулся со своей ношей и исчез в коридоре.
— Присаживайтесь, а мы с Венгом сейчас наведем порядок, — сказала Модести и стала двигать мебель на место.
— С вашего разрешения я немножко поброжу, — отозвался Таррант. Он подошел к широким
Запомнившиеся ему часы-лев в стиле Каффиери исчезли, а заодно и тарелки севрского фарфора, и еще ряд безделушек. На их месте появились голландский Кубок дружбы, парочка канделябров эпохи Георга Второго, а также набор японских нецке из слоновой кости.
Венг собрал газеты и удалился на кухню.
— Боюсь, что я не умею находить общий язык с детьми, — вздохнул Таррант, когда Модести подошла к нему. — И особенно смущает меня Люсиль.
— Чем же?
— Она вся в себе. Она так странно смотрит на тебя. Даже с вами и Вилли она как-то… — Он осекся, помолчал, потом сказал: — Даже не могу точно выразиться. Проявляет осторожность. Излучает какой-то холод. Что, учитывая ваше к ней отношение, не совсем справедливо…
Модести посмотрела на него с любопытством и сказала:
— Ей в общем-то не за что быть особенно благодарной. Действительно, в последние три года Вилли обеспечил ей вполне благополучную жизнь, да и я немножко помогла. Но в целом в старой жизни ей было веселее, несмотря на всю эту нищету и грязь…
— Веселее? — удивленно уставился на Модести Таррант. — В каком смысле?
— Она знала и понимала ту прежнюю жизнь.
— Но теперь Люсиль живет, не зная страха. Разве для детей не это самое главное? У нее есть вы и Вилли…
— Так-то оно так. Мы, конечно, готовы поддержать ее, но мы не с ней рядом, мы не одна дружная семья. Ну, а эта самая безопасность, — Модести обвела рукой помещение, — маловато для нее значит. Она ослабляет твои пружины…
— Многие махнули бы рукой на все свои пружины ради такой обстановки, — улыбнулся Таррант. — Но я-то думал, Люсиль не просто приспособится к новым условиям, но и почувствует какую-то благодарность…
— Но за что, если эта жизнь ей не в радость! — возразила Модести. — Мы стараемся как можем, но, если честно, то очень жаль, что иной раз нельзя пустить часы вспять. В каком-то смысле для Люсиль было бы лучше, если бы Вилли не повстречался ей в тот роковой день, когда погибли ее родители.
— Это очень жестоко, — произнес Таррант, находясь под впечатлением слов Модести.
Она же рассмеялась, глядя на его удивленное лицо, затем спокойно сказала:
— Я только говорю о том, что было бы для нее лучше. И признаться, мне странно слышать от вас упреки в жестокости.
— Почему?
— Потому что вы сами очень жестокий, даже беспощадный человек, сэр Джеральд. Впрочем, таким вам приходится быть по служебной необходимости.
— Может, и приходится, но я все-таки остаюсь старым сентиментальным джентльменом.
— Это еще хуже. Вам, значит, приходится постоянно заставлять себя быть еще беспощаднее, чтобы не дать сентиментальности взять верх. — Внезапно в ее глазах заплясали озорные искорки. — У меня, например, есть знакомый, старый сентиментальный джентльмен, который руководит каким-то таинственным отделом в министерстве иностранных дел. Но сильно сомневаюсь, что сентиментальное начало может помешать ему использовать меня в своих корыстных интересах…