Единственная
Шрифт:
— Да, конечно, извини. — Лэнс присел на копну сена.
— Паула не обрадуется, если увидит тебя в таком настроении.
— Она вообще меня больше не увидит, — мрачно сказал Лэнс.
— Ты что-то нехорошее узнал о ней?
— Да нет, не это! — Лэнс покачал головой. — Я узнал от ее адвоката — она подала на развод.
— Почему? — Джордан знал, что между Лэнсом и женой возникли сложности, но не предполагал, что дело дошло до развода.
— Все очень просто, дружище. Она не хочет больше быть моей женой. — Лэнс отвинтил крышку и сделал
— А с ней не пора тебе развестись? — Джордан кивнул на фляжку.
— Нет, только вошел во вкус. — Лэнс опять приложился к горлышку.
— Значит, не хочешь разводиться?
— Конечно, не хочу… Послушай, Джордан. Мы с тобой чудные какие-то — заставляем женщин нас бросать. Ты просто кретин, если позволил уйти Слоун. После той сучки, Джилли, нашел что-то приличное…
— Я не сделал ничего такого, из-за чего Слоун могла бы уйти, — прервал его Джордан. Невидящими глазами он уставился в темноту. — А потом, кто она мне, чтоб удерживать при себе?
— Так тебе все равно? — Лэнс хмыкнул. — Может, сядешь на мое место, лучше соображать будешь?
— Взгляд со стороны, учти, часто бывает обманчивым… — Джордан снова пошел к своей лошади.
— Дружище, послушай моего совета. В таких делах я собаку съел. Десятое место в мировом рейтинге — штука неплохая, что и говорить. Да и вообще, твой уровень — лестно любому мужчине, но ночью это не согреет и женской любви не заменит. Подумай, бродить по свету одиноким мерином и ждать, когда самцы помоложе прогонят тебя из конюшни или загрызут в стойле… Прости, Джордан, но я позволяю себе так говорить, потому что сам прошел через это. Или нечто подобное. А ты уж сам решай…
— Благодарю, доктор, вас за рецепты. Если меня снова прихватит, обязательно позвоню вам. — Не желая больше слушать поучений, Джордан покинул конюшню.
Лэнс же уходить не спешил; он отпил еще глоток из фляжки, неторопливо извлек из кармана пузырек, в котором гремели красные пилюли, бросил одну во фляжку, взболтал. «Если бы это могло облегчить мою боль», — подумал Лэнс, делая последний глоток.
Нью-Йорк, сентябрь 1986
— Знаешь, мне кажется, что этот эпизод запросто можно сократить, — Адриена делала свои редакторские замечания, а Слоун заносила их в желтый блокнот. — Но тут, смотри… — Адриена вдруг увидела, что Слоун не слышит ее. — Может, отложим пока…
Слоун не ответила, по-прежнему безучастная ко всему. Адриена покачала головой. Что происходит с подругой? Вернулась из Франции сама не своя. Деятельная Адриена поняла, что наконец наступило время для решительных поступков.
— Ты меня, конечно, извини за прямоту, Слоун, но я скажу тебе откровенно: считаю эту твою вещь слабой и хуже — безнадежной. Лучше просто забыть о ней. — Адриена говорила убежденно. В ее искренности нельзя было сомневаться. — Что ты скажешь?
— Что скажу? — Слоун рассеянно подняла руку, как будто желая поправить прическу. — Извини,
— Слоун! Ты меня убьешь, ей-богу! — Адриена весело рассмеялась. — Ты не слышала ни слова из того, о чем я тебе толковала, — и попала прямо пальцем в небо!
Слоун вскинула голову, силясь стряхнуть оцепенение, виновато посмотрела на подругу.
— Прости меня, я задумалась.
Адриена снисходительно улыбнулась несвязным оправданиям подруги.
— Конечно, конечно! Ты настолько ушла в себя, что и не заметила, как я разнесла твой роман в пух и прах. — Адриена оттолкнулась от стола и отъехала на своем движущемся на колесиках кресле в угол кабинета. Отсмеявшись, подошла к столу и уселась на краешек в своей излюбленной позе.
— Признайся, ты думала сейчас о своем игроке? — Адриена теребила ворот голубого шелкового платья.
— О каком таком «своем игроке»? — раздраженно спросила Слоун.
— Ну о том… довилльском. — Адриена улыбалась, глядя на смятение подруги. — Я ведь внимательно читаю «Пари-матч», Слоун.
— И ты веришь всем этим небылицам? Этим темным писакам, — саркастически хмыкнула Слоун. Нашлась-таки, вывернулась! Но в глаза Адриены так и не взглянула.
— Да, об этом трепались все газеты и журналы! — Адриена нашла в столе пачку вырезок и протянула Слоун. Фотографии, фотографии… и везде рядом с ней один и тот же игрок. — Слоун, ты права, он просто великолепен! Но кто он?
— Его зовут Джордан Филлипс. У нас оказались общие знакомые. — Слоун лепетала пустые, ничего не значащие слова и, глядя на фотографию, вспоминала дни и ночи в Онфлере. — Джордан научил меня, между прочим, немножко играть в поло.
— И больше ничему? — усомнилась Адриена.
— А чему, полагаешь, он мог бы меня научить?
— Слоун, на этих фотографиях, поверь мне, вы отнюдь не учитель с прилежной ученицей.
Что тут возразишь?
— Пусть так, так… Ты это хотела услышать — ну, пожалуйста.
— Ладно, не злись. — Адриена внимательно посмотрела на подругу. — И каков же он в постели?
Слоун смотрела укоризненно.
— О, Господи, Слоун! Ты вознесла своего Филлипса так высоко, что боишься рот раскрыть — вдруг что-нибудь оскорбит его милость. Он что, святой?.. Как подруга я просто волнуюсь за тебя, а как твой редактор обязана знать все, от чего зависит твоя писательская судьба.
— Спасибо, но со своими трудностями я справлюсь сама.
— Да, я вижу, как ты справляешься. Потому и беспокоюсь.
Слоун вернула вырезки Адриене и встала.
— Только теперь, Адриена, я поняла, что там, во Франции, провела самую прекрасную неделю своей жизни. Да — потому что была в Довилле с Джорданом Филлипсом. Мне с ним было легко и весело: замечательный он человек, и блестящий спортсмен, и необыкновенный мужчина. Он помог мне ощутить себя женщиной, и это было прекрасно, как никогда раньше.