Единственные
Шрифт:
Галкины темные глаза прямо излучали восторг.
– Вот и здорово, что купили, – ответила Илона. Ей было чуточку завидно. Она бы тоже хотела покупать дорогие свитера для Буревого.
Пришлось просить у Яра новый «Ланком».
– Соседке отдала? – удивился Яр. – Ну, ладно, бывают благие порывы. Но вообще ты начни подбирать хорошую косметику и нормальную женскую одежду. На тебе юбка – будто ты ее сама сшила. Погоди, я через неделю, может быть, привезу тебе трикотажную, «годе», как теперь носят. Но это уже не бесплатно.
– Яр, я даже не знаю, как тебя благодарить!
– Это я не знаю, как тебя благодарить.
Илона не сразу поняла заковыристую логику Яра. А когда до нее дошло, возмутилась беспредельно, и он долго, смеясь, ее успокаивал.
– Ребенок ты! Удочерить тебя, что ли? Слушай, а ты хоть раз в жизни целовалась?
Задавать такие вопросы особе, которая даже по заграничным законам уже совершеннолетняя, смешно. Конечно же, были первые поцелуи – из любопытства, в школьной раздевалке, и парень из параллельного класса был совершенно бестолковым поцелуйщиком. Потом, когда Илона сдавала вступительные экзамены в институт, угодила в веселую компанию будущих студентов, где-то все слонялись вечером, она и Саня Курченко отстали, целовались в кусте давно отцветшей сирени, потом пару раз встретились, опять целовались, но развивать эти амурные отношения Илона побоялась. Был еще Витя, брат однокурсницы Светы. Этот даже хотел жениться, но кто ж пойдет замуж за такого толстого? Девчонки засмеют! Но целовался он отлично. Потом был Костик… Значит, Юрка, Саня, Витька, Костик и… И все.
– Ну, знаешь ли! – опять возмутилась Илона. – За кого ты меня принимаешь?
– Сейчас разберемся.
Они стояли в сквере, спортивная сумка Яра – на скамейке, сам Яр, высокий и плечистый, с великолепной гривой русых волос, – прямо перед Илоной. Сходство с Буревым было умопомрачительное. Яр протянул руку – Илона ощутила его ладонь на затылке. Надо было что-то сказать, она приоткрыла рот.
Дальше все было медленно и неотвратимо.
Лицо Яра приближалось, приближалось, это длилось полторы вечности, и гравийная дорожка под ногами Илоны исчезла раньше, чем его губы коснулись ее губ.
Наступила головокружительная темнота. И безумие длилось еще несколько секунд после того, как Яр прекратил поцелуй.
Илона не знала, на что способно ее тело. Теперь она это узнала.
– Поняла, крошка? – спросил Яр. – Ну, я сделал все, что мог. С твоего Буревого причитается! Примерно так это должно быть – конечно, если ты его любишь.
Илона хотела выкрикнуть «да, люблю!», но растерялась: нельзя же так, любить одного, а целоваться с другим. Более того – нельзя любить так, как она любит Буревого, преданно и безнадежно, а целоваться с добрым приятелем, можно сказать – опекуном, вообще без всякой любви!
– Не мучайся, – поняв ее смятение, сказал Яр. – Ты просто еще в лапы к взрослому мужчине не попадала. Теперь хоть будешь знать, какие мы подлецы и гады.
Через неделю в гардеробе Илоны появилась новая бежевая, в мелкую пеструю крапинку, юбка «годе» с шестью клиньями. Деньги на эту роскошь она попросила у отца. Вся корректура пришла в восторг, даже Варвара Павловна одобрила – хотя припомнила, что в сорок первом ей сшили платье с точно таким подолом.
Яр научил Илону – на свидание нужно надевать хоть какую-то новую вещь, чтобы чувствовать себя королевой. Так что по этой части к встрече с Буревым Илона была готова.
Она ждала Буревого со дня на день, нервничала, запрещала
Она вечером, после смены, отправилась бродить к общаге строительного техникума – посмотреть хотя бы на темное окно комнатушки Буревого! Бывали случаи, когда она видела там его силуэт.
Видно, звезды в небе встали каким-то необычным, раз в сто лет бывающим способом. Илона проходила вдоль стены общаги, а навстречу ей от трамвайной остановки шел Андрей Буревой. Правда, шел по другой стороне улицы. Но он увидел Илону и перебежал к ней.
– Привет, – сказал он. – Ты что тут делаешь?
Он обращался к ней на «ты», а она – когда как; на банкете после премьеры все говорили друг другу «ты», а на репетиции Буревой обычно был «вы».
– Я? Я, это…
Умная мысль была неожиданной, и не такой уж, наверно, умной, но другой не находилось.
– Андрей Андреевич, я за магнитофоном…
– Каким магнитофоном?
– За красным, за «Спутником». Он вообще папин, папа велел вернуть.
– Ясно. Ну, пошли, отдам тебе папин магнитофон.
Илона пыталась понять, чем Буревой так недоволен: просьбой вернуть магнитофон, или ему еще раньше испортили настроение. И она понимала – нужно попросить его вынести «Спутник» и поскорее убираться.
К двери строительной общаги, одной на весь фасад, вела бетонная лестница в четыре ступени. Она было достаточно широкой, чтобы могли подняться два человека, идя рядом и не касаясь перил. Как вышло, что ноги сами в полном молчании одолели эти четыре ступени, – Илона не знала.
Вахтерша куда-то отлучилась, и Буревой без затруднений привел Илону в свою комнатушку. Это была нестандартная комната, не на три или четыре койки, а всего на одну. Может быть, она предназначалась воспитателю – в штате общаги строительного техникума была и такая загадочная должность, хотя как воспитывать парней ночью – никто бы не мог объяснить.
Илона впервые в жизни попала в холостяцкую берлогу.
Буревой жил без холодильника, все припасы стояли на подоконнике, там же – старый утюг, термос, кружки, два маленьких стакана и «Спутник». Желтый обшарпанный шкаф и кровать, застланная синим казенным одеялом, составляли обстановку. На стене над кроватью висела одинокая полка, рядом крепилось бра с самодельным абажуром. Тумбочка у кровати служила столом, на ней стояла стопка разномастных книг и толстых тетрадей, лежали две авторучки, тикал большой красный будильник. Вторым столом был уложенный на низкую табуретку большой чемодан. В углу поверх двух пар обуви валялась серая дорожная сумка.