Единственный выживший
Шрифт:
В расшифровке было отмечено, что в определенный момент в кабине зазвучали тревожные звонки, высокий тон альтиметра, сигнализирующего об опасной потере высоты, и записанный на магнитофон голос, периодически восклицавший: "Опасность столкновения!", поскольку "Боинг" пикировал вниз, пересекая расположенные ниже воздушные коридоры.
– Что это такое – "погремушка"? – спросил Джо.
– Громкий гремящий звук, который сопровождает включение автомата тряски штурвала. Неподготовленного человека он может, пожалуй, даже напугать, но зато на него просто невозможно
Джо снова вернулся к расшифровке и обнаружил, что второй пилот Санторелли, влекомый рукой жестокой судьбы, которая вот-вот должна была расплющить его о землю, неожиданно перестал стонать и пришел в себя. Возможно, он увидел облака, стремительно проносящиеся за стеклами кабины, а может быть, "Боинг" уже опустился ниже облачного слоя, и за ветровым стеклом появилась, увеличиваясь на глазах, панорама ночного Колорадо, раскрашенная во все оттенки серого – от пыльно-жемчужного до угольно-черного, – с золотисто-желтым заревом Пуэбло на южной оконечности штата. Не исключено, что помогла ему очнуться и какофония тревожных сигналов, а тревожные цифры, мелькающие на шести экранах МКДБ, сказали опытному пилоту все, что ему необходимо было знать. И он прошептал: "Господи Иисусе!"
– Он говорил в нос, и его голос был хриплым, булькающим, – подсказала Барбара. – Должно быть, Блейн сломал eму хрящ.
Даже читая написанные Барбарой слова, Джо, как наяву, слышал голос Виктора Санторелли, чувствовал его страх и его отчаянное желание жить.
САНТОРЕЛЛИ: Господи Иисусе! Нет, Господи, нет!!!
БЛЕЙН (смеется): Уа-а-а-а! Вот и мы! Вот и мы, доктор Рамлок и доктор Блом! У-у-у-у!!!
САНТОРЕЛЛИ: На себя! Штурвал на себя!!!
БЛЕЙН (смеется): Уа-а-а-а! (Смеется.) Мы записываем?
САНТОРЕЛЛИ: На себя, штурвал на себя и вверх! Вытягивай!!!
(С. часто, с присвистом дышит. Время от времени он кряхтит, как будто сражается с чем-то или с кем-то, возможно с Блейном, но скорее всего он пытается справиться с управлением. Дыхания Блейна на пленке не зафиксировано.)
САНТОРЕЛЛИ: Черт! Черт побери!..
БЛЕЙН: Мы записываем?
– Почему он все время спрашивает, записывается ли их разговор? – озадаченно спросил Джо.
Барбара покачала головой:
– Не знаю.
– Сколько времени он работает пилотом?
– Больше двадцати лет.
– Следовательно, он знает, что все, что происходит в кабине, постоянно записывается "черным ящиком"?
– Должен знать… Да, знает. Но не кажется ли тебе, что он немного не в своем уме?
Джо быстро прочитал последние слова летчиков.
САНТОРЕЛЛИ: Ручку на себя, черт!..
БЛЕЙН: Ух ты! Оп-па!
САНТОРЕЛЛИ: Матерь Божья!..
БЛЕЙН: О, да-а…
САНТОРЕЛЛИ: Нет!
БЛЕЙН (в детском восторге.): Ух ты-ы!!!
САНТОРЕЛЛИ: Сьюзен…
БЛЕЙН: Гляди! Ща ка-ак…
(С. начинает громко кричать.)
БЛЕЙН: Здорово!..
(Крик
(Конец.)
Ветер пронесся по траве на лугу. Небо набухло близким дождем. Природа, похоже, была намерена устроить влажную уборку.
Джо медленно сложил три листка бумаги и засунул их в карман куртки.
Некоторое время он просто не мог произнести ни слова.
Далекая вспышка молнии обожгла ему глаза. Грянул гром, и тучи, как по команде, пришли в движение.
Наконец, глядя на дно воронки, Джо сказал:
– Последним словом Санторелли было имя…
– Сьюзен.
– Кто она?
– Его жена.
– Я так и подумал…
В самом конце – никаких обращений к Богу, никаких надежд на божественное милосердие. Одна только покорность и принятие своей судьбы. И еще имя… Имя, произнесенное с любовью, с сожалением, со смертной тоской и… с надеждой. Последним, что промелькнуло перед мысленным взором гибнущего летчика, была не жестокая земля, не последующий вечный мрак, а дорогое, любимое лицо.
Джо снова почувствовал, что не может говорить.
– 11 -
Они отошли от глубокой воронки в земле, и Барбара Кристмэн повела Джо вверх по склону. Ярдах в двадцати от группы обожженных, мертвых осин на северном краю луга она остановилась и сказала:
– Где-то здесь они и стояли, если я правильно запомнила. Но что это должно значить?
Когда вскоре после катастрофы Барбара Кристмэн прибыла на этот перепаханный, изуродованный, опаленный огнем луг, то среди мелких и мельчайших обломков единственным признаком того, что здесь разбился именно авиалайнер, были кусок самолетной турбины и три пассажирских кресла, которые каким-то чудом почти не пострадали. Во всяком случае, их Барбара узнала с первого взгляда.
– Эти три кресла были соединены друг с другом? – спросил Джо.
– Да.
– И они стояли вертикально?
– Да. К чему ты ведешь?
– Могли бы вы определить, из какой части самолета были эти кресла?
– Джо…
– Из какой части самолета, Барбара? – терпеливо повторил Джо.
– Вряд ли из первого класса и не из бизнес-класса верхней палубы, потому что там установлены сдвоенные кресла. Центральный ряд в экономическом классе имеет четыре кресла в ширину, поэтому эти три кресла относятся либо к левому, либо к правому ряду экономического класса.
– Они были повреждены?
– Конечно.
– Очень сильно?
– Как ни странно – не очень.
– А следы огня?
– Не везде.
– А где именно? В каких местах?
– Погоди, Джо, дай-ка вспомнить… Честно говоря, сейчас мне кажется, что на них было всего несколько небольших подпалин и пятен сажи.
– Ну а обивка, Барбара? Не была ли она совершенно целой?
Широкое лицо Барбары помрачнело.
– Джо, – строго сказала она. – В этой катастрофе никто не уцелел.