Единственный выживший
Шрифт:
Должно быть, мысль о том, что Нина жива, и надежда вскоре отыскать ее постепенно возвращали Джо к жизни.
От размышлений его отвлекло появление плотной, коренастой темнокожей женщины в красном с золотом гавайском муму и с двумя фунтами дорогой бижутерии на шее и на запястьях, которая сменила миловидную старшую официантку. На глазах Джо она провела к ближайшему от него столику двух клиентов, которые только что вошли в зал.
Оба были одеты в черные брюки, белые шелковые рубашки и черные кожаные пиджаки тончайшей выделки. Мужчину постарше отличали большие и печальные собачьи глаза и большой чувственный рот, который при желании мог обеспечить своему обладателю выгодный контракт с "Ревлоном" по рекламе губной помады. На вид
Его спутника, выглядевшего лет на десять моложе, отличали светлые голубые глаза и такая розовая кожа, словно его только что ошпарили крутым кипятком. По его губам блуждала нервная улыбка, которую ему никак не удавалось сдержать, отчего он производил впечатление хронически неуверенного в себе человека.
Гибкая и стройная брюнетка, ужинавшая с красноглазым актером – любителем героина, немедленно заинтересовалась пожилым пришельцем, губы которого, как показалось Джо, отдаленно напоминали подвижный, чувственный рот Мика Джаггера. Ее не смутил даже его нос, походивший цветом на недоспелую сливу. Взгляд брюнетки был таким многозначительным и настойчивым и сопровождался такой откровенной и обольстительной улыбкой, что мужчина среагировал на него практически мгновенно – точь-в-точь как форель, бросающаяся из глубины на жирного жука, упавшего на водную гладь. Впрочем, Джо тут же подумал, что еще неизвестно, кто из этих двоих был хищной рыбой, а кто – лакомым кусочком.
Актер-наркоман очень скоро уловил интерес своей подруги и тоже начал таращиться на человека с печальными глазами, но явно не для того, чтобы попытаться с ним заигрывать. Неожиданно он поднялся – так резко, что чуть не опрокинул стул, – и заложил решительный хмельной вираж в направлении соперника, собираясь не то придушить его, не то заблевать ему пиджак, однако в последний момент какая-то сила повлекла его в сторону, и актер исчез в коридоре, ведущем к туалетам.
Все это время мужчина с грустными глазами спокойно поглощал креветки с кукурузой. Нанизывая скрюченное розовое тельце на кончик вилки, он окидывал его критическим взглядом и лениво слизывал с зубцов. При этом на лице гурмана появлялось довольное, почти сладострастное выражение, которое, будучи отчасти адресовано брюнетке, яснее всяких слов говорило, какая замечательная роль ей уготована и как все будет, если ему удастся залучить красотку в свою постель.
Брюнетку эта демонстрация не то возбуждала, не то, напротив, вызывала в ней отвращение. Джо, во всяком случае, не мог с уверенностью сказать, какая из эмоций написана на ее лице, возможно – что обе, и в этом тоже не было ничего странного: для многих жителей Лос-Анджелеса упомянутые чувства были неразрывно связаны между собой, словно сиамские близнецы. Как бы там ни было, не прошло и нескольких минут, как брюнетка пересела за столик пришельцев в кожаных пиджаках.
Джо как раз размышлял о том, насколько интересными и заслуживающими его внимания могут оказаться дальнейшие события, когда из туалета вернулся обездоленный киногерой. Как и следовало ожидать, вокруг ноздрей актера виднелся легкий налет тончайшего белого порошка, поскольку современный героин был достаточно хорошего качества, чтобы его можно было нюхать. Но, прежде чем наступила развязка, возле столика Джо остановился официант. Сверкнув электрическими искрами глаз, он шепнул Джо, что за ужин платить не надо и что Деми ожидает его на кухне ресторана.
Несколько удивленный, Джо все же оставил чаевые и, следуя указаниям официанта, пошел в коридор к туалетам, откуда можно было попасть
Снаружи уже наступили светлые летние сумерки. Сплющенный шар солнца лежал на плоском, как сковорода, горизонте, словно яичный желток с кровавой прожилкой, постепенно приобретая все более темный оттенок, но Джо, шагая через весь зал между занятых столиков, продолжал думать о брюнетке и о двух мужчинах в кожаных пиджаках. В памяти как заноза засела какая-то важная мысль, которая покалывала его мозговые извилины, но никак не давалась в руки, и к тому времени, когда Джо достиг ведущего к двери в кухню коридора, ощущение deja vu усилилось настолько, что он не выдержал и обернулся.
Соблазнитель с печальными глазами сидел за столиком и держал перед собой вилку с насаженной на нее креветкой. Брюнетка что-то сладко мурлыкала, ошпаренный нервно улыбался.
Недоумение Джо превратилось в тревогу.
В первое мгновение он даже не понял, почему во рту у него вдруг пересохло, а сердце бешено застучало, но прошло всего несколько секунд, и вилка превратилась в острое лезвие ножа, а креветка стала тонким ломтиком желтого со слезой сыра. Джо даже вспомнил его название – сыр назывался "Гауда".
Двое мужчин и женщина, но не в ресторане, а в полутемном номере гостиницы. Не распутная, скучающая брюнетка, а Барбара Кристмэн. А мужчины… если не те же самые, то их близнецы.
Конечно, Джо ни разу не видел ночных гостей Барбары и мог полагаться только на их краткое, но очень точное описание. Старый и молодой: печальные собачьи глаза, толстые чувственные губы, нос, покрасневший от неумеренных возлияний, у одного, розовая кожа, холодные голубые глаза, неуверенная улыбка у другого…
Больше суток прошло с тех пор, как Джо навсегда похоронил в себе способность верить в самые удивительные совпадения. Сомнений больше не оставалось. Невероятно, но люди из "Текнолоджик" снова выследили его.
Джо торопясь прошел по коридору и, толкнув дверь в кухню, очутился в просторном предбаннике, который в настоящее время использовался для приготовления салатов и холодных закусок. Двое поваров в белоснежных халатах ловко орудовали сверкающими ножами, наполняя большие миски рубленой зеленью. На Джо они даже не обернулись.
В главном цехе кухни Джо дожидалась коренастая темнокожая женщина в просторном муму, но ни яркая расцветка ее платья, ни каскады искусственных жемчужин на шее не могли скрыть ее волнения и тревоги. Ее красивое, живое лицо джазовой "большой мамы" самой природой было предназначено для добродушного веселья, но в глазах не было и намека на смех.
– Меня зовут Махалия, – представилась она своим сочным, с легкой хрипотцой голосом, и Джо понял, что именно ее он называл Деми в телефонном разговоре. – Извини, что не смогла с тобой поужинать, Презентабельный Джо. Мне и самой жаль, но наши планы слегка изменились. Следуй за мной, красавчик…
Она повернулась с величественной грацией большого корабля на рейде и решительно двинулась через оживленную кухню, по которой стремительно носились туда и сюда повара, поварята, подсобные рабочие, разносчики и официанты. Огромные плиты, духовки и грили парили, шкворчали, дымились, источая обжигающий жар и резкие ароматы мексиканской кухни, от которых у Джо засвербело в носу и захотелось чихнуть.
Шагая следом за Махалией, Джо спросил:
– Значит, вы знаете…
– Конечно, – откликнулась негритянка. – Сегодня все это было в программе новостей. Не пойму я вас, журналистов: сначала показываете людям ужасы, от которых у белых волосы начинают в колечки заворачиваться, а потом пытаетесь всучить им кукурузные палочки и гигиенические прокладки.
Джо положил руку на плечо Махалии и заставил ее остановиться.
– В программе новостей?
– Некоторые люди погибли после того, как она поговорила с ними. Убиты…