Единый
Шрифт:
Я совсем перестал мониторить обстановку, но Ива привлекла мое внимание:
— Олесь! Охранница кого-то привела без твоей команды.
Я повернулся — охранница действительно привела девушку лет тридцати, худенькую (на каторге только Василиса Терентьевна толстая, насколько я понял), почерневшую на солнце, с преждевременными морщинами на осунувшемся лице и тоскливыми глазами. Когда-то, вероятно, она была ничего себе, но каторга лишила ее красоты, превратив в замученную постоянным трудом женщину.
— Вот она, номер 52-877. Привела вот… Решила, что хотите видеть…
Инициативная,
— Спасибо, — буркнул я.
— Слава Вэсэ! — гаркнула охранница.
— Вы — Рина? — обратился я к женщине.
— Да, — ответила та, испуганно и в то же время пристально разглядывая меня. Откуда ей знать, кто я такой и почему мне подчиняются охранники? Я ее не морочил.
— Я благодарю… — начал я и охрип. Откашлявшись, продолжал: — Благодарю за то, что ухаживали за моей тетей…
— Вот ее заберите, — вмешалась тетя Вера. — А я вам зачем? Ходить сил у меня больше нет.
— Ходить тебе не придется… — Я выпрямился. Невнятный план в голове обрел четкие очертания. — Тебя повезут на машине. А Рина поедет с нами. Вы ведь поедете с нами в Поганое поле? На волю?
В тусклых глазах Рины блеснуло что-то непонятное и погасло.
— С удовольствием, — сказала она.
Я поднялся.
— Мне нужна машина, запас еды… — начал я, обращаясь одновременно к Самому и его подруге.
— И лекарства для тети, — подсказала Ива.
— И лекарства — все, какие есть, — повторил я вслух.
— Надолго ли батареи хватит? — встрял Витька.
Охранница разинула рот. Я и позабыл, что она не зомбирована волшбой, и ударил ее Знаком. Рот сразу закрылся.
— Есть складная солнечная батарея, — подобострастно сообщил Сам. — Правда, заряжается долго, часа два…
— Часа два? — восхитился Витька. — Это не долго! Росские технологии, наверное?
— Это на твоей машине? — уточнил я у Самого. Он кивнул. — Отлично. Тогда мы поедем на твоей тачке, а сам вернешься как-нибудь своим ходом.
Начальник каторги ничего против, разумеется, не имел — сейчас он выполнял поручения абсолютно не критично и беспрекословно, будто ему приказывал сам Председатель Вечной Сиберии.
Я посмотрел на умирающую тетушку, на Витьку, на троих “сотрудников” каторги и Рину, добрую женщину, ухаживающую за тетей. Эх, подумалось мне, вот бы самого себя зачаровать, чтобы ни о чем не сожалеть, не корить себя, не рефлексировать почем зря.
***
Судьба словно смирилась с тем, что меня не остановить, и больше препон не чинила. “Егорушки” мне не попадалось, прочих проблем не возникало.
Я отнес тетю в машину Самого, разместил ее на заднем сидении, накрыл пледом. Там же села Рина. Вещей у нее с собой почти не было — только маленький потрепанный мешочек. Оксана Федоровна вместе с охранницей притащили таз сухарей, заварки, сушеного мяса, печенья, консервов и прочих продуктов, которые не испортятся сразу без холодильника. Прихватили глубокую кастрюлю с каким-то варевом, приготовленным
Сборами занимался Витька, и если бы багажник был размером с фургон мусоровоза, он бы и его заполнил целиком.
Снеди хватит на первое время, а потом я добуду еще. Нам еще ехать по населенным местам.
Я старался много не размышлять о том, что будет дальше. Тетя не переживет путешествия к Отщепенцам. Да и жарковато там для нее. Придется, видимо, где-то построить временное жилье. И ждать…
Еду и аптечку с лекарствами положили в багажник, где находилась сложенная солнечная батарея. Я сел за руль — управление сильно не отличалось от такового в мусоровозе — и тронулся. Витька, Рина позади и тетя молчали. Вероятно, от меня исходила злая сила. Руки чесались у меня приказать Оксане Федоровне вместе с Василисой Терентьевной убиться лбами о стенку, а Виктору Семенычу — отрезать себе прибор при всем народе, на потеху каторжникам… Но слабый голос рассудка шептал, что они выполняют свою работу и, кажется, не слишком злые люди.
— Если ты это сделаешь, — сказала Ива, — ты изменишься навсегда. Пути обратно уже не будет.
— Мы всю жизнь идем так, что пути обратно нет, — буркнул я. — Рождаемся — и пути обратно нет. Умираем — то же самое. Вот только мы с Витькой ухитрились войти в одну и ту же реку дважды.
— И вы изменились, — мягко сказала Ива.
— Что ты имеешь в виду?
— Вы были обычными людьми. А стали необычными — вероятно, самыми необычными в этом мире. И все же не рекомендую чинить расправу. Это привлечет внимание руководства страны…
— Я приказал им все забыть. Вера и Рина переведены в другое место. Какое — не ихнего ума дело. А где Сам машину профукал, пусть сам придумывает. Не моя забота.
— Вот и прекрасно.
— А что касается руководства страны, то я с ними поговорю. И с Админом, который засадил тетю на каторгу, — тоже.
— Пойдешь дорогой мести?
— Только не начинай этих моральных завываний о том, что месть — это плохо. Несправедливость должна быть наказана!
Сам не заметил, как последнее предложение произнес вслух.
— Согласен, — сказал Витька, который понимал, что происходит и с кем я беседую.
Территорию каторги покинули у реки — той, что поменьше, делившей каторгу на мужскую и женскую половины. Миновали КПП, а затем повернули налево, где в заборе имелись наглухо запертые ворота. Я заставил зачарованных охранников их отпереть. Когда мы проехали через них, они тщательно заперли проход и забыли об этом странном инциденте.
Егорушка остался на каторге, да и хрен с ним. Если с ним разберутся и отпустят, он получит урок на всю жизнь впредь не перечить человеку со сверхъестественными способностями. А не отпустят, познакомится поближе со столь дорогой ему страной и ее порядками. Правда, я сомневался, что это знакомство изменит его мировоззрение.