Единый
Шрифт:
— Хорошо…
Она снова впала в забытье. Что-то подсказывало, что смерть ходит совсем рядом, что надо посидеть рядом, чтобы не пропустить этот момент, не оставлять умирающую одну.
Я уселся поудобнее, храня молчание. Ива не появлялась, чувствуя мое настроение.
К машине с моей стороны подбежал Витька — возбужденный, глаза вытаращенные. Я вылез из кабины.
— Чего?
— Быстрей! Там… на реке!..
Он был слишком возбужден, чтобы говорить внятно, тыкал рукой назад, в сторону большой реки, текущей между лесистыми берегами в полукилометре от нашего становища. “Наш” ручей, кстати, впадал именно в эту
Рина встревоженно посмотрела на меня. Руки у нее были в фазаньей крови и перьях.
— Посиди здесь, мы быстро, — сказал я ей.
Мы помчались вдоль ручья, нетерпеливо отодвигая ветви кустов и деревьев. Ближе к реке замедлились и спрятались за пригорком. Выглянули, и я испытал шок.
— Я дрова собирал… — путанно шепотом объяснял Витька. — Вижу: плывут! Как раз из-за поворота выплывают! Я бегом к тебе…
По широкой полноводной реке плыл целый флот больших парусных лодок. Нет, не лодок, а знаменитых драккаров, которые способны двигаться хоть передом, хоть задом, с прямоугольными парусами, разукрашенными багряной краской бортами, на которых висели круглые щиты. На парусах изображался Знак.
Витька рядом охнул.
— Это он! Я его видел в своих глюках! Фигасе!
Знак смахивал на корону с пятью зубцами и заостренным низом. Или на безликую голову сатаны с пятью рогами.
Из отверстий вдоль бортов лодок-драккаров торчали длинные весла, синхронно поднимающиеся и опускающиеся в воду. Дул ровный северный ветер, и флотилия споро шла против течения — пять, шесть, десять лодок, каждая размером с хорошую фуру. Людей из-за высоких бортов мы не разглядели и провожали драккары взглядами, пока флотилия не исчезла за поворотом реки на юге.
— Ты видел именно этот Знак? — уточнил я.
— Ага! Его! Острый такой!
— И видел горы трупов… Значит ли это, что надвигается война? Кто идет с войной на Сиберию под этими знаменами?
— Северяне? — предположил Витька. — Марья-нуарка рассказывала о них. У этих северян еще есть легенда о Повелителе Поганого поля.
— Думаешь, они нашли своего Повелителя и идут нас всех завоевывать?
— Почему бы и нет?
— Нам еще и агрессивных викингов не хватало…
— Что будем делать?
— Ждать. Как обычно. Тетя все еще с нами… Пошли назад.
Но когда мы вернулись, тети с нами уже не было. Я пропустил мгновение ее ухода. Заглянув в машину, сразу понял, что она ушла: лицо пожелтело, расслабилось, глаза и рот приоткрыты. Я все же пощупал пульс. Рука была холодная, пульс отсутствовал.
Тетя Вера не заставила нас долго ждать и мучиться, ухаживая за ней.
Глава 11. Дорога в Князьград
Вокруг стелется промозглый липкий туман, окутывает меня грязным одеялом, дурманит разум, навевает безумие. Я кручусь вокруг своей оси, пытаясь понять, где я, но в итоге накатывает дурнота — всюду одно и то же. Я вижу, что из тумана выходят люди, подспудно знаю, кто это, и в то же время они мне абсолютно незнакомы.
Злобная старуха…
Ехидно-насмешливый старик…
До боли знакомая девушка…
Пацан-подросток…
…и человек с закрытым маской лицом.
Пятеро окружают меня в этом тумане, сужают круг. Я в их власти.
— Ну что выстроились? — кричу я. Голос вязнет в осязаемом тумане. —
Ассоциация с Ведьминым кругом всплывает в сознании нежданно-негаданно, захватывает воображение. Эти люди (люди ли?) — камни в Ведьмином круге, а я — дольмен, вернее, портал в иной мир.
— Она не захотела, чтобы ее хоронили здесь! — говорю я и сам не понимаю, что несу. — Она не захотела! И мы ее потеряли!
— Мы ее не потеряли, — брюзливо-презрительно говорит старик. — Она нам была не нужна. Те, кто нам был нужен, в нашем распоряжении.
— И кто это? Я и… — Имя вылетело из памяти, всякие попытки вспомнить завершаются приступами боли. — И мой друг?
— Слишком много “якаешь”! — злобно прошипела старуха. — “Я” да “я”! Попова свинья! Ты себе давно не принадлежишь, а лишь выполняешь то, что должен!
— Я никому ничего не должен…
— Ой ли? — удивляется девушка, и я резко поворачиваюсь к ней. — Все кому-то что-то должны, иначе не бывает. Иначе жизни не будет! Даже мы здесь, пребывая в единстве, живы лишь потому, что должны друг другу!
— Что вы должны? — спрашиваю я на автомате, теряя нить разговора.
— Свободу. Мы должны друг другу свободу.
…Я проснулся, и тут же на интерфейсе моего нейрочипа возникла Ива.
— Тебе снова снился кошмар, Олесь.
Я закряхтел и не ответил. Этой ночью я заснул сидя за рулем машины, не ложился в палатке, которую поставили Рина и Витька. Весь день мы ехали на юг вдоль большой реки Северянки в направлении Князьграда, но из-за непролазных дебрей продвинулись недалеко. Витька предложил плыть на катере, который мы припрятали недалеко от пирса, но это означало оставить машину. А колеса нам нужны в будущем. Я руководствовался еще и другими соображениями: на реке нас видно далеко, а в чащобе мы невидимы — никакие сиберийцы или неведомые северяне на драккарах нас не засекут.
В результате мы несколько раз заезжали в тупики, откуда приходилось выезжать задом и по жуткому бездорожью. Батарея быстро сдыхала, и мы останавливались на часок-другой, чтобы ее подзарядить. Идиотская техника Вечной Сиберии (пусть и сделанная в Росс) не предполагала одновременной езды и подзарядки.
В дорогу мы выступили сразу после похорон — таких, каких хотела тетя Вера: без молитв и магии, на солнечной полянке вдали от Ведьминого круга.
Меня мучила совесть. Я должен был воспротивиться желанию тети и похоронить ее в Ведьмином круге. Если бы тетя Вера воскресла, небось уже не пожелала бы необратимой смерти. Больной и страдающий человек жаждет избавления от мук, здоровый же просто так смерти не пожелает. А сон-кошмар, где в туманном поле бродят пятеро незнакомых знакомцев, — лишнее доказательство тому, что теперь я буду винить себя: не настоял на своем, не уговорил, не сделал по-своему…
— Я могу помочь, — сказала Ива, не дождавшись моей реакции.
— В чем?
— В наведении порядка в твоей голове. Могу ослабить эмоциональное давление определенных воспоминаний.
— Спасибо, но не надо. В моей голове и так кто только не шарился и не шарится до сих пор… Наводить там порядок значит усугублять хаос. По-хорошему мне бы полностью восстановить память, но я не могу сказать, что хочу этого.
— Почему?
— Я привык к тому, что я — это я. Ведун без памяти, без прошлого, неведомо откуда взявшийся и невесть куда бредущий…