Эдуард Лимонов
Шрифт:
«“В России трудно стало работать политическим партиям, — пожаловался я. — Слишком много ограничений. Не там стал, не там плюнул во время митинга — привлекают к ответственности. Вы не поверите, но меня вызывали к следователю Московского ФСБ по поводу скандирования мною в микрофон на митинге в ноябре слова ‘Ре-во-люция!’” — “А чего вы хотели? Должен быть порядок…” — сказал он. “Мы никогда не нарушали закон Российской Федерации, не нарушаем и сейчас и не будем нарушать… Потому мы все чаще переносим нашу борьбу за пределы РФ, в те страны СНГ, где попираются права русских…”
Генералу, возможно, все это было неинтересно. Но он стоял, не уходил. И не высказывал нетерпения. Может быть, он думал, что все это затравка и после затравки я ему кого-нибудь выдам?
“В частности, особенно успешными были наши действия в Латвии, где национал-большевики сумели добиться огласки ‘дела
Шагах в десяти белокурая бестия Николай, такого белого цвета никакой краской не добьешься, а у него — свои, топтался ботинками по лужам. Время от времени генерал искоса поглядывал на него. Сотовый генерал сунул в карман куртки.
“Владимир Васильевич, — сказал я, — не надо нас подслушивать, разрабатывать, надо с нами дружить. Давайте работать вместе”.
Он ухмыльнулся и покачал головой.
“Погодите возмущаться. Есть же сферы, куда государство не может вмешиваться, нельзя уронить престиж, наехать на посольства, организовать манифестации здесь и там, хоть в Латвии, хоть на Украине, а мы это можем! А государство пусть нас официально порицает, мы будем выражением гнева русского народа”».
Выслушав Лимонова, Пронин удалился. Предложение повисло в воздухе. Вряд ли оно имело какой-то шанс быть принятым по целому ряду субъективных и объективных причин. Предпенсионного возраста генерал, думающий о том, как бы поскорее уйти на покой к внукам, бокалу виски со льдом и кресле-качалке на подмосковной даче, — не тот человек, который принимает решения в ФСБ, да и вообще это не прерогатива чекистов. Без первого лица такие вещи в государстве Российском не делаются.
Не лучшим образом выглядела и общеполитическая конъюнктура. Новый хозяин только осваивался в Кремле, окруженный унаследованными от предыдущего царствования вельможами. Еще впереди было выстраивание вертикали власти, превращение администрации президента в главный и по сути единственный орган политической жизни страны, расстановка своих людей в спецслужбах, хотя там уже и обрадовались приходу «своего» на первый пост в государстве. И шла еще вовсю предвыборная вторая чеченская война.
Наконец, Путин образца начала нулевых был настроен на тесную дружбу с Западом вплоть до вступления России в Евросоюз и НАТО. Об этом в один голос свидетельствуют тогда приближенные к первому лицу, а позднее ушедшие в оппозицию премьер-министр Михаил Касьянов и помощник президента Андрей Илларионов. У Путина было мало опыта в общении с западными элитами. Социалистический Дрезден, где молодой ВВП расслабленно попивал пивко, не в счет. А во времена Анатолия Собчака на европейцев и американцев было принято смотреть с придыханием, что и делал его помощник, занимавшийся поставками гуманитарной помощи в Петербург. То есть, став президентом, Владимир Владимирович имел если не горбачевские, то вполне серьезные иллюзии на вхождение в мировую элиту и испытывал явное удовольствие, позируя перед фотографами на саммитах Большой восьмерки и прочих сборищах сильных мира сего. Это уже позже, ко второму сроку, он начнет понимать, что его там на равных никто принимать не собирается, результатом чего станет глубокая обида на Запад, постепенно приведшая к мюнхенской речи, пятидневной войне
Словом, вопрос о русских за границей, и тем более о каких-то нацболах в повестке дня не стоял никоим образом. И тем не менее важно, что это предложение было озвучено. В той ситуации именно Лимонов показал себя человеком, защищающим интересы государства, Державы, и готовым на компромиссы ради продвижения ее интересов и защиты соотечественников. А вот само государство высокомерно промолчало. Говорят, что позднее, когда нацболы превратились в главную несистемную оппозиционную силу, в частных беседах замглавы администрации президента Владислав Сурков сожалел, что предложение Лимонова не было принято. Но то была уже другая политическая эпоха.
А тогда партия решила действовать самостоятельно. Так появилась концепция «Второй России». Раз перекрыты возможности для участия в легальной политике в РФ, нужно перенести активность за ее пределы — в одно из постсоветских государств со значительной долей русского населения. Начать борьбу за независимость русских регионов, взять там власть, а затем провести экспорт революции в саму большую Россию. План выглядел привлекательно не только потому, что десятки миллионов русских в результате трагедии 1991 года оказались отрезаны от родины и мечтали о возвращении к ней, но — самое главное — на первом этапе все это не выглядело противоречащим интересам Кремля. Тут власть казалась скорее союзником, который, если не будет помогать, так хотя бы мешать не должен.
Рассматривались три варианта — Украина, Прибалтика, Казахстан.
В «Лимонке» в то время публиковался конкурс проектов революции. Был среди них и такой. В Крым приезжает с концертами группа «Родина» (проект «Гражданской обороны» под руководством члена партии, соратника Летова и легендарного сибирского панка Олега Судакова, «Манагера»). Под видом поклонников на полуостров съезжаются нацболы, сочувствующие панки, русские националисты и т. д. Они организуют шествия и митинги в Севастополе с требованием референдума о присоединении к России. Возникают беспорядки, волнения перекидываются на другие города, украинские войска и милиция открывают огонь, после этого в Крыму начинается народное восстание, в которое вынуждена будет вмешаться Россия.
Тогда за этот текст авторства самого Лимонова газета получила предупреждение от Комитета по печати. А теперь, после событий марта 2014 года, на полуострове, кажется, что в Кремле не просто внимательно читали «Лимонку», но и использовали ее как пошаговую инструкцию к действию. Только спустя долгих 15 лет после того, как это было написано.
Абель тогда много рассуждал о Латгалии — регионе в Латвии со столицей в Даугавпилсе, граничащем с Псковской областью и населенном преимущественно русскими и православными латгальцами. По его словам выходило, что для партийцев городская герилья с использованием современных средств связи предпочтительнее партизанской войны в степях и лесах.
И все же вариант Прибалтики был отвергнут как нереалистичный из-за невозможности основания опорных баз в крошечных густонаселенных республиках. Что касается Крыма, учитывалось то, что Украина — самая сильная в военном отношении из постсоветских государств, а также фактор наличия украинских националистов и крымских татар как агрессивных организованных сил.
Выбор остановили на Северном Казахстане. В пользу этого варианта говорили и большие малонаселенные пространства, где удобно размещать тайные базы, и почти неохраняемая граница длиной семь тысяч километров, и этнически почти равное соотношение русских и казахов в стране (более пяти миллионов русских вместе с другими славянами и шесть миллионов казахов), и относительная слабость местной милиции, армии и спецслужб. Учитывалось, что режим Нурсултана Назарбаева — под заверения о дружбе и евразийской интеграции с Москвой — за годы независимости постепенно выдавливал русских со всех ключевых постов в органах власти, а русских активистов здесь преследовали и репрессировали куда более жестко, чем в Прибалтике или на Украине. Достаточно вспомнить отправку в тюрьмы с серьезными сроками инициаторов созыва того самого казачьего круга, на который Лимонов приезжал еще в 1997 году. Организованное движение сопротивления, прежде всего казачье, было к тому времени уже разгромлено. Однако оставалось собственно недовольное русское население, составляющее абсолютное большинство в промышленных центрах севера республики — Уральске, Кустанае, Петропавловске, Семипалатинске, Павлодаре, Усть-Каменогорске.