Ее андалузский друг
Шрифт:
Ларс сел прямо, протер глаза, почесал в макушке, разворошив свалявшиеся волосы, и допил початую банку пива.
Затем он завел машину и поехал к Дандерюдской больнице. Там он весь день просидел в припаркованной на стоянке машине — грыз ногти, принимал таблетки, пил пиво на обед и ждал.
Увидев, как София выходит из больницы, Ларс снова пришел в прекрасное расположение духа.
Он держался позади нее, когда она ехала на велосипеде домой, затем обогнал ее и поступил как всегда — выбрал место на ночь, надел наушники и стал слушать звуки ее повседневной жизни.
Все это уже становилось
В одиннадцать Ларс переключился на микрофон, стоявший в спальне, услышал, как она откинула перину, лежавшую на кровати. Он догадывался, что она спит не накрываясь, — он никогда не слышал, чтобы она натягивала на себя одеяло. Перед его глазами стоял ее образ — как она лежит на белых простынях, рассыпав волосы по подушке, как мягко и легко дышит, возможно, видя его во сне. Его желание быть рядом с ней разрывало его на части — он не понимал своего состояния и никак не мог обуздать его. Ларс налил себе еще стакан, таблетки скользнули в горло — и все стало естественным, в том числе и его влечение к Софии.
Когда в доме уже три часа стояла тишина, когда София и Альберт крепко спали в своих постелях, Ларс вышел из машины и тихонько прокрался в сад. Летняя ночь была тихой и теплой. Чувствуя себя спокойным и счастливым, он остановился у веранды с задней стороны дома, огляделся и осторожно поднялся по ступенькам. Вскрыв отмычкой замок, медленно открыл дверь. Петля на двери чуть слышно скрипнула. Бесшумно войдя в гостиную, он напряженно прислушался.
Там, наверху, спала она. Ощущение близости опьянило его. Ларс прокрался в кухню, осторожно открыл холодильник, заглянул в него, дал волю фантазии — представил себя хозяином дома, который встал среди ночи с кровати, чтобы спуститься вниз и съесть что-нибудь.
Ларс выставил на стол хлеб, масло и сыр, уселся за кухонный стол, съел бутерброд. Вот он улыбается сыну, спускающемуся по лестнице, встает со своего места и целует Софию, когда та выходит в кухню, показывает ей, что уже приготовил завтрак. Она улыбается, тоже целует его. Он произносит что-то остроумное, София и сын смеются.
Винге вышел из дома, остановился у калитки, помахав своей маленькой несуществующей семье, и под покровом ночи вернулся к машине.
Дома он принял еще парочку таблеток и заснул как младенец, несмотря на неудобный матрас.
Колени упирались в спинку переднего сиденья. Михаилу сиденье самолета было маловато. Рядом с ним сидел Клаус — сорокалетний, жилистый, в прошлом чемпион по культуризму. Волосы на голове у Клауса поредели, и отовсюду выпирали мышцы — даже на лице, украшенном роскошными усами. Он был человеком жестким, умевшим всего понемножку, — человек на все случаи жизни, редко отказывавшийся от подвернувшейся работенки. Им уже доводилось пару раз работать вместе, когда Ральф посылал их к кому-нибудь домой. Клаус оказался отличным напарником — совести у него не имелось ни грамма.
Они вылетели из Мюнхена, направляясь в стокгольмский аэропорт Арланда. Стюардесса разносила кофе, где-то позади них капризничал ребенок, старички в пиджаках разгадывали судоку, а женщины среднего возраста составляли презентации в своих ноутбуках. У Клауса
Михаил старался продумать операцию. У него не было четкого плана, он просто разработал несколько стратегий и мысленно взвешивал их достоинства и недостатки. И каждый раз приходил к одному и тому же выводу — наносить удар надо жестко и сконцентрированно. Роланд побывал в Стокгольме двумя днями ранее, вернулся с ухмылкой на губах.
— Теперь у нас есть человек, который обеспечит вам встречу с Гектором, — сказал он…
В салоне запищал сигнал, загорелась табличка, призывающая пристегнуть ремни безопасности. Женский голос что-то объяснял из динамика на каком-то скандинавском языке, которого Михаил не понимал. Самолет стал заходить на посадку и угодил в сильную тряску. Клаус схватился за поручни, инстинктивно отрывая ноги от пола при каждом крене.
— Ненавижу летать! — пробормотал он. — Правда, терпеть не могу!
Задул боковой ветер. Клаус побелел. Самолет завалился влево, чтобы тут же уйти вправо. Клаус схватился за руку Михаила.
— Scheisse! [15]
Самолет приземлился, двигатели смолкли. Клаус перевел дух.
Взяв напрокат машину, они добрались до Стокгольма и поселились в отеле в самом центре, затем вышли в город. Вечерело, они поужинали в ресторане, сидя на открытой веранде. Здесь было жарко — жарче, чем в Мюнхене.
— Насколько мне известно, у него трое парней, будем исходить из этого. Двое из них профессионалы: телохранитель Гектора и этот поляк. О третьем мне ничего неизвестно.
15
Дерьмо! (нем.).
Клаус слушал, быстро поедая свой ростбиф: ловко нарезал его кусочками, необычным образом держа нож и вилку.
— В городе у него есть офис, но там он бывает редко. В последний раз, когда я приезжал сюда и следил за ним, он проводил много времени в ресторане — там мы и нанесем удар. У нас есть свой человек, он все обеспечит.
— Меня такой план устраивает, — с чувством ответил Клаус и поманил рукой официанта, указывая на свой пустой бокал.
Выйдя из ресторана и снова сев в машину, они набрали на экране навигатора название улицы — Страндборгсвеген.
— Развернитесь, — сказал голос в навигаторе по-немецки. Клаус послушно развернул машину.
Пробравшись сквозь сплошной поток машин в центре города, они выбрались на южную оконечность, переехали мост Юханнесховсбрун, держась в левом ряду.
— Как огромный мяч для гольфа, — проронил Клаус, когда они миновали «Глобен-Арену». [16]
Машина остановилась возле неприметной виллы. Они позвонили в дверь, и им тут же открыл мужчина среднего возраста с залысинами и выступающим животом, одетый в немодную рубашку с нелепо коротким галстуком. Словно он только что вернулся с работы — какой-то очень несовременной работы.
16
Спортивно-концертный комплекс, имеющий форму шара.