Ее собственные правила
Шрифт:
Мередит остановилась, откинулась на подушку и закрыла глаза. Сделала несколько глубоких вдохов, стараясь успокоиться. Немного погодя открыла глаза, посмотрела на Хиллари и вдруг задрожала в ознобе.
Психоаналитик взяла ее за руку и мягко спросила:
– Вы подвергались сексуальным домогательствам, когда жили у Стреттонов, Мередит? Кто-нибудь из них приставал к вам?
– Нет-нет, ничего подобного не было. Меня никто не развращал. Я сталкивалась лишь с холодностью и равнодушием. Они вели себя так, словно меня не было. Я тогда считала, что они взяли меня из
Когда они умерли, я испытала облегчение. Ведь я не слыхала от них ни единого ласкового слова! Я всегда думала, что люди, которые меня удочерят, хотя бы сделают попытку меня полюбить. Но я ошиблась.
Лицо Мередит исказилось от боли, глаза затуманились, голос задрожал.
– Невозможно объяснить, что значит ощущать себя сиротой. Кошмарное чувство! Никому нет до тебя дела, никто тебя не любит. Меня всегда тревожил вопрос: почему я осиротела? Мои родители отказались от меня, потому что я плохая? Я ничего не понимала. Я желала только одного: знать, кто мои родители. Но я так и не узнала. Мне ничего не рассказывали, на мои вопросы не отвечали…
– А каковы ваши самые ранние воспоминания, Мередит? Закройте глаза, расслабьтесь, вернитесь в прошлое, постарайтесь сосредоточиться на своем раннем детстве. Что вы видите? Что вам вспоминается?
Немного помолчав; Мередит тихо сказала:
– Я вижу реку. Больше ничего. – Она открыла глаза. – Может быть, я жила около реки?
– Сколько вам было лет, когда вы очутились в приюте?
– Не знаю, доктор Бенсон. Я была всегда там.
– С младенчества?
– Да. Нет. Нет-нет, не думаю. В кошмаре прошлой ночью я видела корабль. Когда я была совсем маленькой, я иногда вспоминала, что плавала на корабле.
– На корабле или на лодке? Это важно.
Мередит снова закрыла глаза, напрягла память, пытаясь вернуться в детство. Она увидела себя, увидела мальчиков и девочек, поднимающихся по трапу. Она была одной из них. Она увидела матросов, рабочих. Увидела флагшток, на котором развевался английский флаг.
Мередит выпрямилась, открыла глаза и твердо взглянула на доктора Бенсон.
– Я уверена, что это был корабль, а не лодка. Трансатлантический лайнер. Английский корабль с английским флагом. Я была на корабле, очевидно, вместе с другими детьми. Наверное, именно этим объясняются дети в моем кошмаре.
– Возможно. Не останавливайтесь, напрягайте память дальше. Может быть, вы родились в Англии и в раннем возрасте были отправлены в Австралию?
– Может быть. Но почему я ничего не помню? Почему не помню своего раннего детства?
– Это называется подавление памяти, Мередит. Уверена, когда вы были совсем маленькой, с вами случилось нечто ужасное, что вызвало глубокую травму. И в результате – подавление памяти. Теперь я окончательно уверена, что именно это является причиной ваших приступов. Вашей психогенной усталости.
– Но почему это началось сейчас? Почему приступы не случались прежде?
– Потому что вы сами подсознательно запрятали эти воспоминания глубоко внутрь. Только так вы могли нормально жить. А сейчас
– «Кое-что»? О чем вы?
– Не могу утверждать с абсолютной уверенностью, но думаю, это ваше посещение аббатства Фонтейнс.
– Вы считаете, я бывала там раньше?
– Возможно. Очень вероятно. В таком случае все становится на свои места.
– А есть еще какой-нибудь способ вызвать на поверхность мои ранние воспоминания, доктор Бенсон?
– Это можете сделать только вы, попытавшись вернуть свою память о раннем детстве. На следующей неделе вы едете в Англию. Может быть, что-то еще даст толчок вашим воспоминаниям. А пока давайте еще немного побеседуем о годах, проведенных в сиротском приюте.
Мередит вздрогнула, и в глазах ее мелькнул ужас.
– Дети не должны так жить! – воскликнула она. – Но, если вы настаиваете, я расскажу.
– Настаиваю. Понимаю, рассказ причинит вам боль, но я могу отыскать в нем ключ к разгадке, какие-то намеки. Начинайте, Мередит.
Вечером она позвонила Люку. Она не могла больше утаивать от него тайну своего прошлого. К тому же ей сейчас так нужно было поделиться с ним своими переживаниями, во всем признаться, услышать слова ободрения и любви.
20
Кэтрин Стреттон, прищурив глаза и склонив голову набок, придирчиво разглядывала лежащую на столе акварель.
На рисунке была изображена колыбель, в которой, свернувшись клубочком и подложив кулачок под щеку, спал маленький мальчик. Кэтрин довольно улыбнулась. Ей удалось передать прелесть и очарование невинной малютки. Идеальная иллюстрация для последнего стихотворения в книжке детских стихов, над которой Кэт работала последнее время. Теперь наконец работа завершена, иллюстрации можно показывать издателю.
Отлично выполненная работа, заключила девушка, тонким росчерком выводя в углу рисунка «Кэт». Она всегда пользовалась уменьшительным именем, подписывая свои работы. Теперь это имя было уже довольно известным в издательских кругах.
Соскользнув с высокого стула, она подняла руки над головой и несколько раз потянулась. Вышла из студии, миновала большую комнату и оказалась в кухне.
Кухня была большая, яркая, покрашенная в сине-белые цвета и оснащенная по последнему слову техники. Кухня, словно специально созданная для кулинара-энтузиаста, кем Кэтрин и являлась. Она еще в детстве обожала готовить. Мама и тетя Бланш, которую Кэт любила как родную, восхищались ее успехами.
Кэтрин мыла руки и смотрела в окно. Из ее квартиры открывался чудесный вид на небоскреб «Крайслер» и «Эмпайр-Стейт-Билдинг». Сегодня знаменитые небоскребы сверкали под солнцем на фоне ярко-голубого апрельского неба, и Кэтрин подумала: «Ну и красотища, никогда они не казались такими красивыми, как в этот ясный весенний день. Хотя, пожалуй, ночью они все же красивее, когда вырисовываются яркими силуэтами огней на ночном небе». Для Кэтрин эти небоскребы олицетворяли весь Манхэттен.