Ее величество
Шрифт:
– …Самосознание женщин начало пробуждаться в средние века. Тогда они впервые поняли свое всесилие.
– Которое утеряли женщины древнего мира? – насмешливым вопросом подкорректировала Инна слова Ани. – И до сих пор его не могут вернуть.
– И почему это многие мужчины не желают быть сопричастными к лучшему, что создала природа и цивилизация, не стремятся к облагораживанию собственной личности посредством прелестных, роскошных женщин, – рассмеялась Жанна. – Разве сделать для кого-то что-то очень хорошее не составляет часть тщеславия мужчины?
– Настоящего мужчины, – уточнила Инна. – Мы им для имиджа, для шарма, они нам для благосостояния?
– А
– Ха! Неровен час услышит Господь… и увидит, что это хорошо.
– Ты дальновиднее небесного жителя Мироздания или обладаешь сквозным через века зрением? Тебе известны истинные намерения Всевышнего? – ехидно проехалась в адрес Инны Жанна.
– Какие люди и без охраны! – рассмеялась Инна. – Но я бы на твоем месте не заикалась о недоступных твоему разуму вещах. Что глазами хлопаешь?
«Опять Инка издевается. Это возмутительно! Мертвого из гроба поднимет. А ведь Лене ничего не стоит поставить ее на место», – в который раз рассердилась Аня.
А Лена в это же время подумала с грустью: «Знали бы девчонки об Инниных болезнях, наверняка были бы к ней снисходительней».
– Нет, все-таки зря Господь Бог не женщина, – у усмешкой сказала Инна.
«Это приглашение к новому диалогу? А в чем его своеобразие? Надеется открыть Америку?.. Этот вялый бессодержательный разговор девчонки ведут, чтобы убить время и «уговорить бессонницу»? Теперь я понимаю бабушек на лавочках, умудряющихся изо дня в день без устали часами обсуждать одни и те же проблемы, – успокоила себя Лена, опуская бессильные веки и осторожно потягиваясь. – Ох, с этим жуткими радикулитом и миозитом я давно уже позабыла, что такое приятная разнеженность тела».
До Лены, как из подвала, продолжали долетать отдельные глухие, будто окутанные ватой фразы, но ее сознание их уже не воспринимало.
Жанна, глядя на неподвижно лежащую Лену, подумала: «Она слишком закрытый человек, чтобы быть кому-то интересной. А Инна, наверное, наслаждается происходящим».
После длительной паузы Аня опять вернула разговор к «женскому» вопросу.
– Я слышала не в самой лучшей мужской компании фразу: «Хорошо, что женщины из-за детей слабо защищены, иначе мы были бы их рабами». И тогда я сделала вывод из поведения Федора: интеллектуально он не мог жену победить, ее правота во всем его оскорбляла и, что естественно, бесила. Но победа для мужчины важна, поэтому он не вешал носа, а брал реванш, унижая Эмму как женщину. По-другому у него не получалось. И что ему увещевания: «Любите друг друга, не ссорьтесь. Жизнь коротка!»
– Помните охоту на ведьм в разных странах? Сколько невинных женщин сгубили мужчины! – вздохнула Жанна.
– А сколько мужчин в войнах погибло, вы забыли? – удивленно спросила Лена.
– Не женщины их затевали, – резко ответила Аня и продолжила свою мысль:
– Кого боятся, того принижают или уничтожают. И священники всегда так же поступали. Изначально по религии женщина – богиня, родоначальница. Вспомните символ Леонардо да Винчи. Мужчина в круге. Мужчина – прямая линия, а круг – женский символ защиты, божественная суть женского начала, о которой умышленно «забыла» церковь, а за ней и вся сильная половина человечества. И ведь тоже из страха потери превосходства. Церковь долбит нам: смирись, смирись. К уничижению призывает. Культ вины насаждает теорией первородного греха. Женщину в грязь втаптывает. Но ведь все оттуда вышли… из одних «ворот». А мужчина не грешен, побывав там?..
– Это одна из твоих самых фундаментальных концепций, как закон всемирного тяготения в физике? – проехалась по Ане Жанна.
Та не отреагировала
– Многие женщины не выказывают свой ум и защищаются от притеснений хитростью или безразличием – кому что дано, – сказала Аня.
– Но глупых не уважают, – заметила Жанна.
– Слишком тонкая грань между этими категориями, – усмехнулась Инна. – Эмма не хвалилась своим умом. Она им пыталась бороться против упрямства Федора.
– Ум против упрямства? Не то оружие. Я уже говорила, женской хитрости, гибкости Эмме не хватает, – напомнила Жанна.
Молчанием женщины подтвердили свое согласие с подругой.
– Разве Эмма до свадьбы не замечала, что кое-что в Федоре ей не нравилось, а что-то вовсе было непонятно? – спросила Жанна.
– Были маленькие звоночки-сигналы. Они слегка настораживали, задевали, беспокоили. А что – она не могла понять. Так, отдельные неожиданные взгляды, странные фразы. Они не осознавались, но откладывались где-то глубоко в мозгу. А другой раз ей казалось, что они с Федором из одного детства, так близки были их взгляды. Но, может, он уже тогда ей лгал и подыгрывал. Иногда в нем ощущалось что-то неродное, инородное, будто из чужой культуры, что ли. Но она не придавала большого значения этим мелочам. Думала, поговорят, обсудят и все проблемы легко разрешатся. Ведь не глупые. Ей даже в голову не приходило, что подобная малость может как-то повлиять на их отношения и даже их разрушить. Она считала, что любовь может справиться с любыми трудностями и уж тем более с мелкими, непонятными ей особенностями характера жениха, – объяснила Инна. – И только много позже она созналась, что, поняв характер мужа, подспудно боялась, что рано или поздно измена может случиться, но не хотела себе в этом признаваться, мол, такие опасения не по адресу.
– Любовь! Нет ярма желанней и печальней. Я где-то я читала, что тяжел венец любви и счастья… «крутая соль» бесчисленных обид. Любовь Эммы выше страсти и измен Федора. Он поймет это, но только после полного угасания в нем того...
– О чем не говорят, о чем не учат в школе, – беззаботно пропела Инна, смягчив и завуалировав тем самым Анину серьезную мысль. – И наконец-то она освободится от ревности, обид и унижений. Один знаменитый грузин сказал…
– Но жизнь-то ее уже окажется бездарно прожитой, – перебила Инну Жанна.
– Почему бездарно? – обиделась за Эмму Аня. – У нее прекрасные дети, достойные успехи в работе.
– Главный юморист нашей страны как-то пошутил: «Крепкая семья – это когда оба уже никому не нужны», – вспомнила Инна.
– Не утешил, не обнадежил, – выдохнула Аня. – Нужно ли будет Эмме в таком возрасте Федькино понимание, это выстраданное счастье?
– Анька, что же ты такая безрадостная? Пусть Эмма живет до ста лет.
– Безудержный оптимизм. С таким мужем? Забыла, что Федькина «Аппассионата», «бальзам его души» для нее обернулся болезнью? – возмутилась Аня на бездумные слова Жанны.
– Вот так нарвется какая-нибудь девчушка на этакого гада и все на свете проклянет. И останется на нуле физических и моральных сил... Не приведи Господи с подобным типом сойтись, – вздохнула Жанна. – Не разминуться бы моим малышкам со счастливой судьбой. Как бы заранее подсуетиться, чтобы не промахнулись? «Вопрос, конечно, интересный». Так мы любили говорить в студенческие годы.
«Не приведи Господи? Совсем Жанна старухой-вековухой заделалась? – молча пожала плечами Инна. – Хотя… и для Лены иногда просьба «Господи, помоги» были не просто слова… Тогда, в больнице, она ими оберегала меня. Говорила: ты просто живи без великих ожиданий и верь. Радуйся, скорбя. Не предавайся унынию и отчаянию. Выкарабкаешься, поднимешься. Помни, что тебя любят и ждут…»