Ее величество
Шрифт:
– «У каждого свой вкус, сказал индус и женился на обезьяне». – Конечно, эту старую шутку «преподнесла» Инна.
– Не можешь без пошлости, – дернулась Жанна.
– Могу. «У матросов нет вопросов?»
– Больше нет.
– …Мистицизм принято связывать с именем Достоевского.
– А как же Булгаков?
– …В наше время страсти не менее злые, даже напротив, поэтому сохранить мозги и сознание в нетронутом виде очень сложно.
– …Ох уж эта мне русская покорность судьбе! Откуда она?
– Когда очень трудно, так и хочется отдаться
– …Откуда у Федора такое неуважение к жене? Она же не вешалась ему на шею. Он же сам ее добивался.
– …Получать внимание как милостыню? Когда любишь другого больше, чем себя, становишься уязвимым… Равнодушие убивает. Нажилась Эмма, нахлебалась «счастья» за долгие годы Федькиного распутства. И теперь еще, наверное, он больно задевает струны ее души.
«Скачут с темы на тему. Устали. Но вопросы один за другой цепляются. Мнения разные, и от этого разговор не перестает быть им интересным», – вяло подумала Лена. Она никак не могла сосредоточиться. Ей жутко, до ломоты в глазах хотелось спать, но полностью отключиться никак не получалось.
– …Не раз страшная душевная пытка достигала апогея, сердце Эммы от боли будто разрывалось на части, но она все равно послушно следовала за Федькой, а он продолжал ее хладнокровно уничтожать. Ему это доставляло мрачное, гордое удовлетворение. Я видела их как-то на улице. Передо мной была женщина с печальным прошлым, без будущего. Я была потрясена. Она так и стоит перед глазами… как вспышка памяти… Мне хотелось подойти и врезать по этой себялюбивой роже и закричать: «Эмма, очнись, ты же в сто раз лучше его! Обида ослепила тебя!.. Надо иметь смелость вовремя закончить отношения и уйти», – возбужденно сказала Аня. – Он и сейчас пытается употребить свое былое влияние. Его нервные деспотичные выходки не прекращаются. Разгул бесстыдства, сомнительные сексуальные утехи… Правда, теперь Эмма и ухом не ведет. Внешне встречает их с хладнокровным высокомерием. Какой стоицизм!
Я знаю много хороших семей, в которых связующим звеном между мужем и женой являются дети. Им приходится признавать друг за другом право на собственные интересы, если даже они им и не очень нравятся. Совпадение интересов в семьях не так уж часты. Женщины лучше приспосабливаются. Я речь веду не о загулах, а о хобби.
– Не каждому уступки по силам, для эгоистов они невозможны, – заметила Инна. – Эмма смогла выдернуть свою жизнь из-под гнетущей проблемы, доминировавшей над всем остальным, научилась концентрироваться на хорошем, и перед ней пали все преграды. Но далеко, слишком далеко она в угоду семье отодвинула свое «я»… и потухла. А раньше искрилась энергией!
– Это ее приношение на алтарь любви, – сказала Жанна.
– А где же Федькино?
– В том-то и состоит ужас ее положения.
– Кто любит, тот дорожит любимым.
– Странное сочетание гордости и покорности. Это как быть одновременно счастливой и несчастной, другом и холопом. Одно противоречит другому.
– Обычная в России модель поведения.
– Если бы только по бедности. Я где-то слышала, что любовь настоящая – это когда ты любишь человека даже если он бесконечно гадок, –
– Дурость это! Даже материнская любовь имеет предел, – вспылила Инна.
– А непомерная материнская жалость не имеет. Кругом мрак безнадежности, а она до последних дней будет тянуть свою лямку, потому что жалость – духовный стержень русской женщины.
– А хотелось, чтобы таким стержнем были любовь и уважение.
Лену удивило, что женщины разговаривали, лежа в одинаковых позах: положив руки за голову и уставившись неподвижным взглядом в потолок.
– Помню, не любила Эмма быть обязанной, а тут...
– А ты попробовала бы в ее положении – больной – бросить вызов судьбе? Это не языком молоть, – резко сказала Аня за спиной Инны, и тут же примирительно добавила:
– Прости за прямоту.
– Какой бы странной и мучительной не показалась нам Эммина жизнь, мы должны уважать ее выбор. Слишком это тонкий и деликатный вопрос, чтобы обсуждать его, как на собрании. Мы даже отдаленно не можем угадать последствий той или иной ситуации в их семье. В жизни каждого человека есть много такого, что со стороны не разглядеть, ни вникнуть, потому что всё у всех складывается по-разному. Мне кажется, не надо нам вторгаться в ее пределы. Да и поздно стремиться образумить Эмму или перестроить.
Лена надеялась приостановить или закончить затянувшееся обсуждение, но Жанна, как оказалось, еще не выговорилась.
– Она просто примирилась со своей горькой участью. Создала свой мир и живет в нем как святая, веря в свою правоту и непогрешимость. Только святой может любить свою тюрьму.
– Любить тюрьму? Опять уповаешь на Бога. Знаем твою песню, – резко высказалась Инна.
– Неловкое вмешательство может оскорбить Эмму. Затеивать разговор с ней можно только для того, чтобы помочь ей душу отвести, – осторожно заметила Аня.
– При условии, что она в этом нуждается.
– За мной должок, – буркнула Инне в ответ Жанна, еле сдерживая готовые сорваться с ее языка грубые слова.
Та поняла ее намек.
– Недолго осталось Федору измываться. Скоро окончательно спечется, скукожится и завянет. Угаснет половая функция, наступит физическая немощь. К финалу, к закату клонится его эфемерная власть. Посмотрим, как он тогда запоет, – усмехнулась Жанна. – Вот тут-то и надо будет его приструнить, мол, знай сверчок…
– Вряд ли получится стреножить. Отравленный собственным самолюбием, он всегда будет жесток и высокомерен. Это уже как болезнь. Если только его побить или совсем… – сказала Инна, забавляясь ошарашенным лицом Ани. – Надо Эмме попробовать себя в разных ипостасях. Пусть вытащит на свет божий все накопившееся в ней зло.
– Ну и шуточки у тебя.
– И тогда судьба подкинет ей очередную пакость, – серьезно среагировала на Иннино предложение Жанна.
– Федька все равно будет считать, что здорово спел свою удивительную, уникальную мелодию жизни. У него есть шутка не совсем мне понятная: «Жить надо так, чтобы было что вспомнить, но стыдно рассказать». И в свою последнюю минуту, как и отчим Лены, он будет думать о тех женщинах.