Ее величество
Шрифт:
«Растрогана собственным благородством? Много ли Инна «наскребет» подобных моментов за всю свою жизнь?» – недоверчиво подумала Жанна.
«У Лены, наверное, тоже много чего было в жизни, но она никому не доверяет своих секретов и не передоверяет чужих. Скала. Но ведь видела я ее один раз с Инной в уединенном месте парка. Тогда мы еще студентками были. Между ними происходил трогательный, но очень грустный разговор, состоящий, как мне показалось, из напряженных тупиковых моментов. Я тогда смутилась от неловкой ситуации непроизвольного подсматривания и убежала, унося с собой вопрос: «Почему именно Инна? Даже Лена! –
– Жить с обидами – это как навечно оставаться с незаживающими кровоточащими ранами. Как Эмме навсегда расстаться с ними? Отбросить подальше и воспринимать как незначительные, второстепенные? Быть выше всего этого… житейского хлама? – спросила Аня.
– Намылить мужу шею, – рассмеялась Инна.
– Так просто? И сразу почувствует себя свободной? Шутишь. Да, затянули в омут, утопили Эмму зыбучие пески несбывшихся желаний.
– Секрет долгой семейной жизни – не оскорблять друг друга, потому что после некоторых слов возврата к прежнему уже быть не может. Грубые слова нельзя произносить, если даже они есть в голове и готовы сорваться с языка, – задумчиво произнесла Жанна. – Конфликтующие стороны обязаны находиться в рамках.
– Но их постоянно нарушают, – заметила Аня. – Эмма, с ее тонким чутьем, никогда не переходила грань, отделяющую шутку от злой иронии, наносящей обиду, а Федор не понимал этого, был грубо-ироничным, невероятно упрямым, неумолимым, и нравился себе таким. Герой! Представляешь, считал, что в нем при этом проявляется что-то генетическое, исконно национальное. Нет чтобы выбросить из себя всю нечисть… Ведь не только женщина должна искать консенсус. И решительность нужна не только в том, чтобы что-то отрубить, но и в том, чтобы «пришить» по ошибке отрезанное. У него в семье не было традиции душевных разговоров друг с другом, а ведь подобное общение – большое счастье.
– Одних обиды приучают к терпению, в других порождают зло и грубость, – вздохнула Жанна. – К грубости нельзя привыкнуть. Нет, я, конечно, понимаю, Федор – мужчина, и, в отличие от Эммы, запоминает прежде всего грубые и пошлые шутки. Но интеллигентный человек не станет употреблять их при женщине. В семье супруги должны не только позволять друг другу становиться лучше, но и поощрять это стремление.
– Теория, недоступная Федору. – отреагировала Инна.
– Гершвин как-то заявил, что жизнь похожа на джаз. И лучшее, что нам остается – это импровизировать. Вот каждый и сочиняет свою пьесу жизни, как умеет, – сказала Жанна.
– Все хотят счастья. Так зачем же своими руками его разрушать? – хмуро вздохнула Аня.
– Многие личного счастья хотят, а не совместного.
Вон мой второй зять скор на обещания, а как до дела, так его нет. И еще злится, что я проявляю нетерпимость. Куда только направлены его помыслы?
– Вот ты и ответила. Легко хотят жить, да еще и своё самолюбие тешить. – Инна хитро подмигнула Жанне, мол, понимай мои слова как хочешь.
– У женщин тоже бывают глаза не дай бог какие завидущие, и душа сумасбродная, и сердце неверное, – сказала Жанна.
– Но реже.
– Это уж точно.
– Но секс – функция парная. Должно быть тех и других поровну, – подметила Аня.
– Я
– Горькое терпеливое молчаливое презрение у Эммы к Федору непобедимо. Наверное, не раз перед ее глазами возникали сцены собственной гибели. В древней Греции в безвыходной ситуации самоубийство считалось мужественным шагом, сохраняющим честь и достоинство, – сказала Аня. – А у нас оно противно христианскому учению.
– А детей в детдом? – Это Жанна возникла.
– Возможен другой вариант: Федька гибнет, чтобы он больше никогда не понукал, не помыкал, не измывался, тремор его разрази! – При этих словах глаза Инны стали злые, безжалостные и цепкие. – Сюжет можно слепить из чего угодно. Да хоть в сериалах подсмотреть.
– «Великолепное» режиссерское решение, но не вовлекай нас в авантюру… даже мысленно! – рассердилась Аня и подумала:
«Ревность, страсть, ненависть, выгода, алкоголь – причины преступлений. Нет ничего более мотивированного, чем личный счет. И если есть судьба, то она в человеке, а не во вне... Но месть совершают с холодной головой. Вряд ли Инна способна на такое. Не ее почерк. У нее все на эмоциях. Треплется, как всегда. А как я в юности объясняла свою неспособность к жестокости? «Потому что не зверь я по крови своей».
– Эммин семейный эксперимент был обречен с самого начала. Вавилонская башня их отношений все равно бы рухнула, – сказала Инна, «не услышав» бурной Аниной реакции на свой жестокий экспромт.
– Пизанская башня? – переспросила Аня.
Не всегда умея добраться до смысла Инниных намеков и понять, где она шутит, а где просто дразнит, она помалкивала насчет ее мстительных фантазий.
Инна встретила недоуменный взгляд Лены: «Опять? Не начинай. Может, выйдем… на пару слов?» И отослала свой, ответный: «Огорошила? Попробую остановиться».
– Оставь непотребные мысли. Не слишком ли много ты на себя берешь? Добиваться справедливости, нарушая закон? А как же взвешенные решения? Ты же не… с придурью. Ты из тех, кто черпает идеи из области подсознательного? Я тоже знаю людей с худшей стороны, но… Месть – удел слабых. Озлобленный человек жалок, – не осталась в стороне Жанна, всерьез восприняв слова Инны.
– Я не могу делать гадости даже врагу. По-твоему, я мягкотелая?
Жанна не сразу, но ответила Ане:
– Любовь в тебе сильнее ненависти. А вообще-то каждый человек другому не друг и не враг, а учитель. У всех мы чему-то учимся.
Ее слова не возымели на Инну нужного действия.
– Любовь бывает разная. Иногда к ней добавляются такие огнеопасные примеси! Только в критической ситуации себя и познаешь. Собрать бы Эмме в кулак весь гнев и ярость, которые накопились в ней за годы совместной жизни и… Однажды гнев может сам выплеснуться наружу – и тогда такое проявится!.. Я бы подписалась под этим. Меня, конечно, нельзя назвать воплощением доброты... Особенно в мыслях... Но в мужей я бросала сковородками.
– Нетрадиционная трактовка собственного «образа»! Малость передохни и давай бегом вдогонку за своей «очень интересной» идеей. Договаривай, раз уж начала признаваться, – рассмеялась Жанна с затаенной недоброжелательностью.