Её вина
Шрифт:
Необходимо срочно воспользоваться моментом, пока он не агрессирует.
– Надо только поехать. Не упрямься, – тараторю я. – Извини, что мне пришлось озвучить возможный неблагоприятный исход. Просто Нестеров сказал, что тянуть нельзя, а ты…
– Я смотрю ты уже в норме. Сто слов в минуту, – поворачивает голову и открывает глаза.
– Нет. Дикая карусель всё ещё крутится.
Я затыкаюсь. Что-то меня и впрямь понесло.
– Как они выглядели? Те, кто нападал…
– Маска и капюшон не дали
– Угрожали? Что говорили? – мрачно интересуется он.
Мерзкие слова того ублюдка, что стоял напротив, всё ещё эхом стучат в голове.
– Ну и… – торопит меня.
– Один из них сказал, что жалеет о том, что у него нет на меня времени…
Непроизвольно дёргаюсь, вспоминая его язык, скользнувший по моей скуле.
– Не могла без приключений уехать, да? – мгновенно раздражается.
– Кто ж виноват, что ты живёшь в таком криминальном районе, – снова аккуратно щупаю затылок.
Да-да, хочу надавить на жалость. Что-то мне подсказывает может прокатить…
– А нечего по ночи здесь шляться! – принимается отчитывать меня он. – Что ты, что Оля! Вообще ни о чём не думаете!
Встрепенувшись, достаёт из кармана телефон. Сперва что-то пишет. Явно ждёт ответа, но он почему-то не приходит. Минуту спустя, чертыхнувшись, нажимает вызов. Звонит своей Оле, видимо. Да, так и есть.
Она поднимает трубку лишь с третьего раза. Ну, как и все мы, любит поиграть на нервах у своего мужика.
Я ненавязчиво держу ушки на макушке. Душевной беседой этот разговор явно не назовёшь. Тон голоса девушки ясно даёт понять: она обижена. Да и Громов не особо нежен со своей невестой. Задаёт всего два вопроса: где она и как добралась. После чего сразу отключается.
Явно переживает за неё, но между ними однозначно пробежала чёрная кошка.
Поругались? Надеюсь, не из-за моего визита. Хотя, если эта Оля не дура, то могла попытаться уговорить его поехать в больницу. Возможно поэтому они и поссорились.
– Что там Женя учудила? – повернувшись в мою сторону, вдруг спрашивает он вполне себе миролюбиво.
– Да нормально всё. Есть в словах твоей сестры правда. Я – дерьмовый директор, – озвучиваю первое, что приходит в голову.
Чего уж там, как есть…
– Если верить тому, что происходит в твоём ресторане, то да, – соглашается он, вскинув бровь.
Я смотрю на него, и мою ушибленную голову атакует целый рой беспокойных мыслей. От глупых и странных до невероятно пугающих.
Что если из-за меня этот человек пострадает настолько серьёзно, что это сломает его? Изменит жизнь на сто восемьдесят градусов. Заставит отказаться от всего того, что было дорого?
На эти размышления
– Прости меня, Максим, – совершенно искренне на одном дыхании произношу я, ощущая в себе внезапный, необъяснимый порыв.
Мой голос предательски и позорно дрожит, но я чувствую. Чувствую, что должна сказать ему это. Сбросить камень с измученной донельзя души. Я и не знала, что она у меня не просто есть. Она может болеть и страдать…
– Знаю, это просто слова, но мне и правда очень жаль, что всё так вышло… Я должна была… прийти к тебе раньше. Стыдно признаваться, но я… и впрямь струсила. Прости и за это тоже.
Громов слушает меня молча. Прочитать его реакцию – невозможно. Единственное, что очень бросается в глаза так это его отчаяние: глубокое и такое невообразимо острое... В этот самый момент мы как будто думаем об одном и том же. Про это ужасное ДТП, его несостоявшуюся олимпиаду, разбитые надежды и упущенные возможности. Как бы страшно это ни звучало, но я рискую предположить, что для него мысли о том, что он не вернётся в большой спорт, смерти подобны. Я как раз накануне пересмотрела его интервью. Столько планов было, такой горячий энтузиазм от него исходил.
– Я просто хочу помочь, – предпринимаю ещё одну попытку до него достучаться. – Мне это надо, понимаешь? Я виновата перед тобой и не могу спокойно жить, зная… что разрушила твоё будущее.
– Ну хватит, что-то ты разошлась, – снова начинает злиться.
Я ведь и без того ступила на зыбкую почву, но остановиться уже не могу. Прорвало как дамбу.
Накатило. Накипело. Наболело…
Всё-таки сложно держать всё в себе на протяжении длительного периода времени.
– Мне сейчас разом стало так неудобно и так стыдно перед тобой. Ты лежал на обочине, тебя обступили люди, а я боялась… боялась даже подойти к тебе… – едва сдерживаю слёзы, чтобы не разрыдаться. – Ты лежал в больнице едва живой, а я громко праздновала свой юбилей. Улыбалась, принимала подарки...
Но чувствовала себя при этом конченой фальшивкой…
– Не надо, замолчи, – отворачивается и сжимает челюсти, отчего скулы заостряются ещё больше.
– Имеешь полное право меня ненавидеть. Презирать. Злиться… только не отказывайся от помощи. Прошу тебя.
Вот же меня скрутило... Безжалостно и мощно. Мой монолог, сумбурный и внезапный, стал неожиданностью даже для меня самой. Но, наверное, честнее, чем сейчас я не была никогда… Не только с посторонним человеком, но и с самой собой…