Ее Высочество

Орловский Гай Юлий

– В Кельмию, – сказал он, – так в Кельмию.

– До Кельмии далековато, – сказал я. – Перейдем на западные дороги. Я бы попробовал везти там. Вдвое дольше, но…

– А если они умнее тебя? – поинтересовался он.

– Действия более умного предсказать невозможно, – ответил я педантично. – Доставай, что там у тебя в сумке. Только ты возишь с собой вино и жратву.

Бурча недовольно на бесхозяйственных, он нехотя принес седельный мешок, раскрыл с еще большей неохотой. Мы с Рундельштоттом подсели ближе, Фицрой вытащил бурдюк с вином, я покачал головой, каким-то образом

все еще полон…

Рундельштотт усмехнулся, дескать, никакой магии, чтоб на ярмарке Фицрой да не купил хорошего вина?

Фицрой начал резать мясо, сыр и хлеб, движения все еще осторожные, помнит, как в прошлый раз вместе с ломтем костлявого мяса перерезал и бревно под ним.

Полог колыхнулся, неслышно вошел Понсоменер, я не успел глазом моргнуть, как он оказался сидящим между мною и Рундельштоттом.

– На выезде четверо стражников, – сообщил он. – На северной дороге.

Фицрой сразу напрягся, а Рундельштотт сказал мирно:

– Это нормально. Ярмарка!.. Порядок нужен. Только муравьи сами все понимают, а человеку нужен кнут, морковка, дубинка…

– Это не стражи, – уточнил Понсоменер.

– А кто? – спросил Фицрой, опережая Рундельштотта.

– Из армии, – ответил Понсоменер. – Кони их вон там дальше, за шатрами. Армейские. И седла у всех одинаковые.

– Что-то заехали купить, – предположил Рундельштотт. – Хотя, конечно, мне такое не нравится.

Я сказал брюзгливо:

– А кому армия нравится?.. Не знаю таких. Все грубое и тупое там, в армии. Правда, когда враг нагрянет, то сразу: армия, спаси!.. Потому армия в ответ к неармии относится точно с таким же презрением. А там совсем не все тупые. Тупыми должны быть рядовые, это важно для воинского духа, но командование тупить не должно, иначе проиграет, а это огромные экономические потери в виде утраты территорий, репараций, сокращения населения призывного возраста… Это я к тому, что если у Антриаса не дураки в службе, должны понимать, что принцессу со стороны Нижних Долин постараются выручить.

Фицрой буркнул:

– Дело чести для ее величества королевы Орландии!.. Раз уж должна послать лучших, пообещать любые деньги, награды, привилегии, то… и люди Антриаса должны быть лучшими. Здесь, на перехвате.

– На перехватах, – уточнил Рундельштотт. – Никто не знает, по какой дороге поедем! А на все самых лучших не поставишь.

– Лучшими прикроют, – сказал я, – ту, по которой в самом деле увезли принцессу.

Фицрой нагло ухмыльнулся.

– Проверим, насколько они лучшие?

– Проверим, – согласился я. – Но не так, как тебе хочется. Ночью проскользнем мимо, чтобы не заметили.

Рундельштотт кивнул с выражением полного одобрения на лице.

– Поздравляю.

– Да ладно, – сказал я, – уже давно стараюсь не видеть везде только гвозди.

– Давно?

– С утра, – уточнил я.

С наступлением вечера музыка, шум и песни не утихли, напротив, залили, как половодье, всю территорию ярмарки. У костров веселые песни, в щель шатра видно, как пляшут и прибывшие с гор пастухи овец, и полуголые женщины, и даже сперва угрюмые и подозрительные ко всему новому крестьяне.

Рундельштотт

откинулся на подушку под спиной, сказал с довольным вздохом:

– Отдыхать всегда хорошо. Фицрой, что-нибудь купил?.. Или сразу к женщинам?

– Он стесняется таких порочных, – сказал я. – Все верно, мы не должны отвлекаться на всякие там соблазны по дороге.

– Фицрой растет, – согласился и Рундельштотт. – У него уже рамки. Очеловечивается.

Фицрой сказал с обидчивым достоинством:

– Я достаточно попьянствовал и поувеселялся с развратными женщинами во всех тавернах на моем пути, чтобы мои детские представления о морали и нравственности расширились до необходимых пределов.

Понсоменер спросил с любопытством ребенка:

– До каких это необходимых?

– Тебе знать еще рано, – сообщил Фицрой. – А если уж очень нужно, спрашивай глерда Юджина. Я перед ним вообще трезвенник и девственник.

Понсоменер посмотрел на меня с великим уважением, я скромно опустил глазки.

– Отдыхайте. Я разбужу под утро.

– Я разбужу, – вызвался Понсоменер. – Я мало сплю. И чутко.

– А я как бревно, – сообщил Фицрой. – Меня нужно будить долго и нежно.

– Ногами, – сказал я. – Слышал, Понс? С разбега.

Глава 5

Конный патруль на северном конце ярмарки нами если и заинтересовался в первый момент нашего прибытия, то известие, что эти купцы едут в Нижние Долины, успокоило. Наверняка им дан приказ останавливать всех подозрительных, спешащих со стороны Нижних Долин через Уламрию на север.

Поздно ночью Понсоменер тихохонько разбудил, Фицрой остановил меня, когда я направился к выходу, молча приложил палец к губам и указал на край палатки со стороны далекого леса.

Понсоменер чуть приподнял, на четвереньках выбрались друг за другом на ту сторону. Там темно, хотя не для нас, а затем уже, изображая усталых и пьяных, медленно прошли к своим коням.

В патруле тоже люди, никто не пустился в погоню, когда мы выехали за территорию ярмарки по южной дороге. Либо не заметили, либо у них приказ следить только за прибывающими на ярмарку, но мы сперва ехали шагом, изображая старательных торговцев, что встают еще до рассвета, тем более поехали по дороге, ведущей в Санпринг, и лишь когда скрылись из виду возможных наблюдателей, свернули к лесу и пошли на рысях в северную сторону.

Солнце выскочило из-за края земли белое, помчалось по небосводу, бросая на землю пугающе призрачные уродливые тени, затем начало величаво подниматься огромное оранжевое, и тени пошли уже не такие страшные.

Фицрой повертел головой по сторонам, повернулся ко мне.

– Смотри, уже неделю едем, а ни одного разбойника!.. Видать, Антриас с ними не церемонится.

– Строгость нужна, – согласился Рундельштотт. – Народ должен чувствовать себя защищенным. Верно, Юджин?

– Точно, – согласился я. – Но и полностью искоренять нельзя. Последнюю отдушину для угнетенной твари перекрывать неверно…

Все трое повернули ко мне головы с удивленными лицами. Фицрой спросил неверяще:

– Ты чего… за разрешение разбойничать?