Ее Высочество
Шрифт:
Рундельштотт посмотрел на меня с неодобрением.
– Никакое не колдовство, – сказал он недовольно, – а подлый трюк королей!.. Они так всегда делают, но, увы, это работает… Народ видит на той стороне только злобных чудовищ, которых надо убить как можно скорее.
– Работает, – согласился я. – Причем королевское колдовство поражает всю страну, заставляя видеть в прежде добрых соседях мерзких гадов, что только и думают!.. Но я не король, потому если говорю, что против нас гады и сволочи, то так оно и есть. А теперь
Рундельштотт проговорил медленно:
– Сейчас за полночь, в здании могли и не заметить, что башня исчезла… Не забывайте, не все на свете видят в темноте, как мы. Грохота тоже не было. Так что исчезновение башни заметят только утром.
Фицрой, почти подпрыгивая от возбуждения, пошел рядом, спросил свистящим шепотом:
– Придумаешь какие-то хитрости?
Я помотал головой.
– Хитрости – удел умных и слабых. А сильные прут, как быки, выставив рога и ломая все и всех на пути. Когда в руках такое оружие, чего умничать? Умные вообще по домам сидят!
– Хорошо, – сказал он с чувством. – Это по мне! Врываемся и все крушим, понятно. Это я люблю. А как врываемся?
– Попробуем залезть на крышу, – сообщил я.
Он спросил опасливо:
– На четвертый этаж? По стене?
– А что тут такого? – изумился я. – Пауки и то забираются!
– Так мы вроде не совсем пауки…
– Тем более, – ответил я. – Суворов сказал, олень пройдет везде.
Темная грозная стена с каждым шагом становится громаднее и выше, наконец заслонила мир. Фицрой оглянулся, я увидел расширенные в темноте глаза, синева в ночи стала серым цветом жемчужного оттенка.
– А теперь?
Я вытащил из заплечного мешка коробочку, стиснул рукоять. Щелкнуло, коробочка выдвинула крюк с тремя кончиками. Я направил его вверх на верхний край стены, мазнул пальцем по сенсору.
В ладонь мягко толкнуло, крюк улетел вверх, Фицрой даже не рассмотрел мелькнувшую за ним сверхпрочную нить.
– И… что теперь?
Я молча зацепил другой конец за пояс, шепнул:
– Спущу потом тебе. Мы по такой веревке уже спускались, помнишь?
– А там зацепилось? – спросил он с надеждой. – Я не слышал ни звяка, ни стука…
– Крюки обрезиненные, – пояснил я и нажал кнопку.
Меня неудержимо потащило вверх по стене, едва успевал отталкиваться, иначе изотрет морду о камни, а у самого края ухватился за выступающую глыбу и перевалился на ту сторону.
Тихо, на крыше никого, да и отвыкли в полной изоляции держать здесь часового, что хорошо, разгильдяйство всегда работало на прогресс и гуманизм.
Я быстро отцепил застежку со своего пояса, бросил вниз в темноту. Через несколько секунд дрожание натянутой нити показало, что подъемник быстро тащит вверх нечто тяжелое. Я подал руку, Фицрой мягко перевалился через край, тут же вскочил уже с мечом в руке.
– Как здорово, – шепнул он, – хоть и страшно. Я имею в виду,
– Вон люк, – сказал я. – Убиваем всех, в плен не брать, тюремщики не люди, они вне конвенции. Как и охрана. Хорошо бы прорваться сразу к покоям принцессы, но не успеем.
Он спросил торопливо:
– Чего ты боишься?
– Вдруг, – ответил я злым шепотом, – кому-то дан тайный приказ в случае опасности убить принцессу?
Он вытаращил глаза.
– Ты… чего?
– Как бы ни ускорялись, – сказал я, – стражи у ее двери все равно первыми могут ворваться к ней.
– Зачем?
– Чтобы убить, – ответил я зло, – будем надеяться, что принцесса в любом случае важнее для Антриаса живой. Или что просто не решится убивать существо королевской крови, да еще молодую невинную девушку.
Он посмотрел на меня дико, словно вдруг ощутил, что я лично мог бы отдать такой бесчеловечный приказ, потому что для демократа и гуманиста никакой приказ не бывает бесчеловечным, а есть только неудачные формулировки.
Я приподнял крышку, вниз идет деревянная добротная лестница, там темно и тихо, хотя скоро утро, даже поздние игроки в кости уже наверняка легли.
По лестнице спустились в огромную вытянутую в длину комнату. На противоположных концах два массивных камина с горящими в них поленьями, стрельчатые арки ведут в соседние залы, пол вроде бы из темного мрамора, но так плотно закрыт шкурами диких зверей, что не углядеть, что под ними.
В центре зала громадный стол, вокруг дюжина массивных кресел из темного дерева, ножки и спинки в затейливых фигурах, на столешнице два подсвечника с толстыми свечами.
– Ого, – прошептал Фицрой.
– Впечатляет, – шепнул я.
– Это здание, – напомнил он едва слышно, – не строилось под тюрьму.
– Ничего, – утешил я. – Человек из всего умеет делать тюрьму.
Тихохонько выглянул в коридор, но услышал там шаркающие шаги, спрятался, пихнув задом нетерпеливого Фицроя. Мимо неспешно протащился зевающий и протирающий глаза сонный стражник с недовольным лицом, крепкий мужик с коротким копьем в руках, но без шлема.
Я пропустил мимо, зашел со спины. Удар пришелся точно в голову, череп хрустнул, Фицрой подхватил падающее тело и оттащил в нишу.
– Умело, – одобрил он. – Часто так?
– Бил в спину?
– Снимал с поста часовых.
– Тихо, – сказал я. – Теперь надо быстрее.
Он вбежал следом за мной в комнату рядом, там еще двое содрогнулись под тяжелыми ударами в затылки и опустились на пол, поддерживаемые нами заботливо, а то вдруг звякнут доспехами.
Фицрой чуть задержался над своим, я оглянулся, он догнал, в руке нож, откуда с лезвия капает кровь, сказал виноватым тоном:
– Не получилось так ловко, как у тебя, пришлось дорезать… На всякий случай, ты уж извини, и твоего по горлу…