Эффект бумеранга
Шрифт:
– Но не сидеть же сложа руки! – возмутился Корвилл.
– Сидеть! – жестко ответил Метлоу. – Сидеть и терпеливо ждать, как когда-то наш взвод сидел в камбоджийских болотах под Стынгтраенгом.
– Ты не меняешься, Джордж, – улыбнулся Корвилл. – А я, признаться, до сих пор вижу во снах те проклятые камбоджийские хляби.
– Люди, как панцирь черепахи, всегда все свое носят в себе, во снах и в своей потаенной памяти, – ответил Метлоу. – Иначе, Рич, свихнуться можно в нашем взбесившемся мире.
Низкие облака лохматыми космами пластались над морским простором. Порой они
Хриплый голос певца и трагические слова его песни показались Сарматову очень знакомыми. Где и когда он их слышал?.. Но, сколько он ни напрягал память, вспомнить так и не смог.
– В Россию топает, во Владивосток, – кивнул вслед удаляющемуся сухогрузу серб.
– Что такое Владивосток? – с непонятным ему самому волнением спросил Сарматов.
– Город на русском Дальнем Востоке. Красивый, на сопках весь…
– Кажется, – сморщил от напряжения лоб Сарматов, – что-то я слышал об этом городе… И песню эту где-то слышал…
– Коли кажется, перекрестись, – ухмыльнулся серб. – А песня эта – известного русского шансонье. Он очень популярен и у нас в Сербии.
«Капитан Чирсков» послал кому-то три простуженных гудка и, как мифический «Летучий голландец», растворился в тумане. А Сарматов еще долго ощущал дрожь в груди и непонятную грусть, как после ухода самого близкого человека.
Через несколько часов хода туман рассеялся, и усилилась болтанка. Ни силуэта корабля на горизонте, ни косого паруса джонки. Только волны, волны… Волны да черные альбатросы, длинными узкими крыльями прорезающие растрепанные облака. Сарматов, стоя с крысой на плече у борта, провожал птиц тоскливым взглядом. У его ног, под дырявым брезентовым навесом, спали вповалку принявшие очередную дозу громилы. К нему подсел китаец Ли Фан.
– Через минуту боя с тобой, Джон, я понял, что у тебя был очень хороший сенсей. Сколько лет ты учился у него? – спросил
– С чего это ты взял?
– Ли Фан с детства учился искусству боя в синтоистском монастыре «Трех монахов» на Формозе, но не постиг и половины того, чем владеешь ты.
– Возможно, и я с детства учился искусству боя, но я совсем не помню детства, Фан.
– Не помнишь? – вытаращился китаец. – Тот, кто не помнит детства, не становится человеком, говорили мои родители…
– Наверное, они правы, Фан.
– По закону волчьей стаи, – кивнул тот на храпящих громил, – ты должен был убить борова, немца и меня, но ты оставил нас жить. Фан не понимает: почему?
– Я не признаю законов волчьей стаи.
Китаец скептически хмыкнул.
– Я два года лечился у сенсея Осиры-сан не для того, чтобы убивать, можешь ты это понять? – рассердился Сарматов.
– О-о-о!.. – с удивлением отстранился тот. – Старый бродячий самурай Осира-сан, последний хранитель секретов классического карате! Но, прости мое любопытство, от какой болезни он лечил тебя?
– Я потерял память.
– Понимаю… Автокатастрофа?
– Нет. Говорят, что был ранен на какой-то войне.
– Амнезия в результате контузии, – догадался китаец. – На войне такое случается, я знаю. Фан тоже воевал в Камбодже…
– Мы уже двое суток в море, – оглядел горизонт Сарматов. – Не знаешь, куда нас везут арабы?
– Работать в джунглях на какой-то фабрике. Говорят, будут много платить, но, возможно, и обманут.
– Тебе нужны деньги?
– С деньгами и в аду не пропадешь, – усмехнулся Фан и кивнул на спящих: – Этим свиньям деньги нужны на наркотики, а мне – чтобы снова стать свободным.
– Ты не свободен?
Китаец проводил взглядом пролетевшего над суденышком альбатроса и вздохнул:
– Я профессиональный боец карате… Триада Гонконга поставила на мои бои в стиле «дзесинмон» несколько миллионов долларов, но в самый последний момент они приказали мне драться не по правилам. Я подумал: «Тигр бережет свою шкуру, человек – имя». Я отказался драться не по правилам. Боссы триады потребовали от меня всю затраченную ими сумму. Я не смог выплатить ее, и они продали меня в рабство к арабам.
– Почему бы тебе не послать в задницу и арабов, и триаду?..
Ли Фан покачал головой:
– Они убьют на Формозе мою семью – жену и двух моих крошек-дочерей… От них нигде не спрячешься. К тому же они повесили на меня убийство нескольких полицейских, к которому я не имею никакого отношения, но никогда не смогу доказать этого.
– Их тоже продали арабам? – кивнул Сарматов на спящих громил.
– Эти задолжали триаде за наркотики и вовремя не расплатились.
– Что вам надо было от меня в бункере? – скосил на него глаза Сарматов.
– Подчинить тебя, – удивился наивности его вопроса китаец. – Но ты оказался сильнее, и теперь мы подчиняемся тебе.
– Почему мне?..
– Если уж укрываться от дождя, то под большим деревом, – меланхолически пожал плечами китаец. – Любому стаду нужен пастух…
– Но из меня не получится вожак волчьей стаи.
– Пляши, когда все пляшут, – покачал головой китаец. – Сильный всегда помыкает слабым. Разве не этому учил тебя бродячий самурай Осира?..
– Плохо ты Осиру и меня знаешь!..